Фальсификация истории –
И есть история сама…
* * *
Кажется, ныне и присно
(Да и вовеки веков):
Логика – всё же – корыстна
(Это – для еретиков…).
А для иных есть иные
Логики (несть им числа) –
Ёмкостные, плоскостные,
Прочие (в меру чела…).
* * *
Чураясь всех религий и политик,
Свободному герою антипод,
Разхлябанно-зажат – как паралитик –
Ты продолжаешь этой жизни ход.
Сквозь будничные внутренние плачи,
Сквозь маету хроническую – ты –
Уже готов – притягивать удачи
И видеть перспективы доброты…
И убегать от суеты порою
(Со скоростью движенья муравья…),
И наблюдать (сторонне) за игрою,
Которая идёт. Сама своя…
* * *
Всюду и нигде.
Небом по воде.
Всем и никому.
Истиной –
Сквозь тьму…
* * *
Всё из иллюзий состоит.
Но у иллюзий нет законов…
И это жизнь в себе таит,
Наружным краем лишь затронув…
* * *
Нерукотворный имярек,
Свой век наследуя,
Бредёт по жизни человек.
Куда – не ведая.
И в ожидании конца –
Как может – молится:
Один – прикалывается,
Другая – колется...
* * *
В лодке с протекающим днищем,
(Каждый, кто не первый – второй…) –
Счастья мы и нежности ищем
(Надо же: находим порой…).
Путь наш продолжается, вечен,
Буднично похожий на жуть…
Тот калечен.
Этот увечен.
Мир бесчеловечен?
Ничуть…
Теги:
Евгений Степанов , Владимир Довейко , Галина Климова , Сергей БелорусецПочему Кучерская – не Манро
Рассказ - жанр сложный и изысканный. Писатель, создавший мощный роман, не обязательно напишет хороший рассказ. Здесь надобно совсем другое дыхание, другой глазомер. Бегун на длинные дистанции может взять, да и споткнуться на короткой. В большом романном объёме что-то можно скрыть, спрятать в общей атмосфере, в рассказе – нельзя. Каждый огрех маячит, как сорняк посреди ухоженного сада, и портит картину.
Два сборника рассказов – Элис Манро и Майи Кучерской – были прочитаны и отложены на некоторое время. И – странное дело: почти все рассказы Манро потом вспомнились, вот Кучерской – почти все забылись. Но это отнюдь не говорит о качестве текстов. Скорее, о разной манере рассказчиков: Манро наблюдательна, внимательна к подробностям и построению сюжета, Кучерская более эмоциональна и вместе с тем отстранённа, что делает тексты размытыми, несфокусированными.
Поговорим об этом подробнее.
Жемчуг в полумраке
Элис Манро. Слишком много счастья: Новеллы / Пер. с англ. А. Степанова. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2014. – 352 с. – 10 000 экз.
Когда писательница из Канады (там она, кстати, довольно известна) в прошлом году получила Нобелевскую премию, мнения наших критиков почти единодушно слились в смешанную ноту возмущения и зависти: дескать, нашли, кому дать, это всё политические игры и т.д., и т.п. Эдуард Лимонов высказался, как всегда, резко и едко: мол, Нобелевку начали давать травоядным писателям!
Однако вряд ли кто-то из них прочёл хотя бы одну книгу (даже не обязательно эту, тринадцатую по счёту) рассказов Манро полностью и вдумчиво. Да, она не эпатажна, да, она сдержанна, уж простите, Эдуард Вениаминович. Тексты Манро сильны не пламенной броскостью, а уверенным внутренним горением, образные средства расходуются экономно, как скудный запас дров в суровую зиму; эмоции не брызжут, как слюна изо рта бунтовщиков, а благородно мерцают, как натуральный жемчуг в полумраке. Бунт Элис Манро не внешний, а внутренний, и совсем другого свойства. Для её героев не обязателен подвиг, достаточно трагизма и абсурда обыденной жизни. И в этом, пожалуй, она родственна Чехову, с которым её часто сравнивают. И ещё есть одна общая с нашим классиком черта: некий внутренний стоицизм, уже на выдохе, на дне, где остался осадок тайны и горечи; стоицизм, не гарантирующий светлый исход, нет, но обещающий некое жизнестойкое привыкание, терпение, приятие жизни, способное преодолеть отчаяние.