Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)

А началось оно уже в условиях нового политического, идеологического и культурного ландшафта России послесоветской. Люди постарше хорошо помнят, что это время текло под лозунгом, который можно свести к двум словам: «бей прошлое». С ним воевали всерьёз. И новые историки, и новые политики, и новые культурологи, составившие напористую когорту жрецов всего «нового и прогрессивного». Им было присуще навязывание так называемых новых форм во всех сферах общественной жизни. Кляня и ненавидя прошлое за «консерватизм», «совковость», «русопятство», модернизаторы с необычайной энергией от слов перешли к делу. Естественно, это отразилось на культурной политике нового государства, и в первую очередь, конечно, в области массовой культуры, которая должна была стать пищей духовной новых поколений. В подобной практике, кроме грубого приёма «корчёвки» старого, существует ещё одна довольно эффективная, хотя и растянутая во времени технология – постепенное замещение старого и традиционного. Преимущество этого метода в том, что ввиду своей «плавной мягкости», неторопливости поначалу он не вызывает у приверженцев традиции бурной протестной реакции: ну, ладно, ведь это – чуть-чуть, это не меняет общего состояния дел, пусть добавят чего-то другого!

Вторжение так называемых новейших течений, взявших на себя право тоталитарно представлять всё современное русское искусство XXI века, аккурат и началось с появлением ерофеевской коллекции по воле и прямому указу тогдашних «культурных властей» и вопреки воле, даже к ужасу, третьяковского руководства. Это был уже изрядно подтухший и поднадоевший на Западе соц-арт – расписанные фразами и незамысловатыми картиночками холодильники, грязные ванны, стоптанные прохудившиеся валенки, грубоватые простенькие инсталляции, словно карикатура на открытия русского авангарда, и представлявшийся «актуальным искусством». Вообще интересная особенность – культура подобного сорта всегда агрессивна. Она, её носители и её демиурги не могут существовать без вытеснения и подавления, демонстрируя те самые тоталитарные качества, которые они декларативно ненавидели все прошлые годы в образе старой страны и её культуры. Ведь вторжение в Третьяковку произошло неслучайно: требовалась возгонка «качества», а для этого, как нынче принято говорить, бренд «Третьяковская галерея» подходил как нельзя лучше.

Это же размещено в самой ГТГ!! Музейный уровень! Вот это и есть паразитизм в рафинированном виде: присоединиться, взять под локоток, втиснуться на один диванчик с великими, с талантами, одарёнными – наверняка ведь заметят! Особенно в условиях, когда неотъемлемым свойством современной массовой культуры глобализма является саморекламная беззастенчивость. От этого, а больше всего от самого содержания и эстетики такого искусства можно заболеть или плохо себя почувствовать. Это часто приходилось слышать от людей среднего и старшего возрастов, да от тех же музейных смотрителей. Молодёжь, как видно, привыкает к этому проще, естественнее, в силу юной неразвитости, недообразованности, грубости, так же, как она привыкает к наркотикам, алкоголю, разврату. А заболеть есть от чего. Одно из объяснений этому феномену дал ещё столетие назад знаменитый врач-психиатр Чезаре Ломброзо. В работе «Гениальность и помешательство» он сделал однозначный вывод – рисунки пациентов дурдомов типологически и по форме удивительно напоминают работы художников-абстракционистов. А если это так, то подобное искусство – аномалия, отклонение от естественного. И сегодня уже не хочется зубоскалить, как это было в приснопамятные советские времена, над реакцией, в общем-то, простого по происхождению и воспитанию человека – Никиты Сергеевича Хрущёва – на выставку «Новая реальность» (наверное, каждому поколению всё это пытаются каждый раз втюхивать как «новое») в 1962 году в Манеже с участием художников-авангардистов. Как вспоминали очевидцы, пройдя зал несколько раз и пообщавшись с художниками, он произнёс несколько пассажей, которые выражали иногда вопрос, а иногда – утверждение:

– «Слушайте, вы – пидарасы или нормальные люди?! Это пидарасы в живописи».

– «Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует!»

Впрочем, пора вернуться из далёкого 1962-го в наше время, а точнее – в 2009 год. Сегодня совсем не лишне вспомнить основные обещания и объявленные намерения «свежеиспечённого» директора Третьяковки Лебедевой и тот событийный фон, который этому предшествовал. Очень важно припомнить ту «стартовую черту» её директорства, откуда должен был начаться «инновационный» рывок музея в будущее.