Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)

Не пел презрительных Цирцей,

Он оскорблять гнушался нравы

Избранной лирою своей;

Поклонник истинного счастья

Не славил сетей сладострастья…

Заслуга Пушкина в том, что он всю мировую культуру повернул к первоначальному её предназначению, которое она потеряла на Западе. «Материальный прогресс, другие успехи пробуждали в человеке сознание его безграничных возможностей, гордость своим разумом, инициативой и достижениями; успехи наводили на мысль, что для достижения идеала не обязательно уповать на будущую жизнь в неведомом Царстве Небесном, жертвуя ради этого благами, что можно реконструировать Рай наукой, техникой, социальной и политической мыслью». Идеи Ренессанса, идеи прогресса, гуманизма, свободы, прав человека надвигались на Россию в ХIХ веке. Как Александр Невский в военном деле, так Пушкин в духовном остановил это западное нашествие.

Закончим репликой В. Розанова: «Заметьте ещё: ничего язвительного на протяжении всех его томов! Это – прямо чудо… Ядом не облил ни одну свою страницу. Вот почему он так воспитателен и здоров для души. Во всех его томах ни одной страницы презрения к человеку… Мусора, сора, зависти – никаких «смертных грехов». Купите-ка, господа, сегодня своим детишкам «удобного Пушкина» и отберите у них разные «новейшие произведения»… Уберите и крепко заприте в шкаф, а ещё лучше – ключ потеряйте… Польза от них только тогда, когда их теряешь…».

Николай ЛОБАСТОВ

Из книги «О русской литературе. Записки сельского учителя»

Теги: А.С. Пушкин , русская литература

Болдинский диптих

Лёд и пламень[?]

А.С. Пушкин

Осенью 1833 года Александр Пушкин посетил Болдино. Он пребывал в родовом имении более месяца, с 1 октября по 9 ноября. Земский исправник, осуществлявший секретное наблюдение за пожаловавшим в село поэтом, доносил нижегородскому губернатору: "Означенный г. Пушкин <…>, во всё время проживания его, как известно мне, занимался единственно только одним сочинением, ни к кому к соседям не ездил и к себе никого не принимал…" В свою вторую Болдинскую осень Пушкин написал поэмы «Анджело» и «Медный всадник», повесть «Пиковая дама», «Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях», стихотворения «Осень (Отрывок)», «Колокольчики звенят…» и иные произведения.

В те недели в черновых тетрадях затворника попутно возникли и новые рисунки. Среди них была и пара женских портретов, появившаяся в так называемом «Альбоме без переплёта» (ПД № 845), возле набросков первых строк вступления к «Медному всаднику» (начатого 6 октября).

Данные рисунки, составляющие единую композицию, известны учёным и публике уже более столетия. Впервые они были воспроизведены в петербургском журнале «Русский библиофил» (1911, № 5). А в 1939 году Т. Цявловская констатировала, что на левом портрете - погрудном, в три четверти, оттенённом «чёрной штриховкой», – изображена Н.Н. Пушкина. «Красивые пропорции лица, чуть косящий глаз, некоторая неправильность бровей. Грустное выражение лица, – писала впоследствии Татьяна Григорьевна. – Не раз рисовал Пушкин Наталью Николаевну <…>. Этот портрет самый выразительный, самый психологический и самый красивый. Именно по этому пушкинскому портрету представляем мы себе облик жены Пушкина – лучше, чем по единственному портрету её, современному годам её брака с Пушкиным, акварели Александра Брюллова. Там представлена светская красавица с задумчивым, полудетским лицом. Здесь – красивая молодая женщина с серьёзным выражением милого лица. Волосы подколоты небрежно, по-домашнему. По этому интимному портрету видим мы тот облик жены Пушкина, который он любил и который рисовался ему в разлуке с ней».

Труднее идентифицировать правый, профильный рисунок – взятую крупнее и словно выдвинутую на передний план женскую голову, которая отчасти заслоняет пушкинскую супругу. Существует догадка, что поэт изобразил тут Александрину Гончарову, сестру Натальи Николаевны. Однако Пушкин рисовал свояченицу (в черновиках стихотворения «Странник», как утверждала Т. Цявловская) совсем иначе. Да и дошедшие до нас акварельные портреты Александры Николаевны, выполненные разными художниками, не подтверждают помянутую версию.

Других определений «модели» в пушкиноведении, кажется, не бытует. Исследователи обычно ограничиваются ремарками о «женском профиле», «лице неизвестной» или же о «профиле старой женщины». Заметим кстати, что величать портретируемую персону «старой» вряд ли корректно: она, конечно, постарше Натальи Николаевны (коей шёл тогда двадцать второй год), но разница в летах между ними не слишком велика. Их – расцветающую Natalie и её «соседку» – вполне допустимо отнести к одному и тому же поколению.