Литературная Газета 6471 ( № 28 2014)

Хлопоты

При татарах и монголах,

и при Сталине опять

самым тошным поп-глаголом

было слово – хлопотать.

Хлопотать за мужа, сына,

что затиснут в лагерёк;

за изъятую скотину

обивать-лудить порог…

Хлопотать о запрещённой

государем бороде…

Хлопотать – и увлечённо –

об оседлой злой черте…

Унижаться перед курвой,

слать проклятия богам…

Хлопотать, кудахтать курой,

падать к барственным ногам…

А потом, иссякнув духом

и расквасив телеса,

хлопотать, чтоб лёгким пухом

вознестись на небеса.

Сад могильных камней

Без фонарных огней,

без сумятицы дней –

не дающий плодов

сад могильных камней…

Осыпается дождь.

Ветер вхож. Листьев дрожь…

В этот сад забредя,

тишины не тревожь.

Вот чернеет плита.

Два кленовых листа

распластались на ней

Сад истлевших корней…

Вот, угрюм и нелеп,

с завитушками склеп.

Мрамор вазы глубок.

В вазе вырос грибок…

Ангелочек-мулат

был когда-то крылат…

Вот бродяги несут

изумрудный сосуд.

К ангелочку подсев,

из сосуда сосут…

Нет предела-границ

изумлению птиц –

от виденья живых,

но безжизненных лиц…

…Без печали, верней –

без купания в ней,

в шелестенье дождя

сад истлевших теней…

Пробужденье

Возвращенье из сна,

как со дна Средиземного моря:

из рассола событий,

сквозь толщу «седой старины» –

терракоту и мрамор,

египетский мёд и цикорий,

византийские вина,

что в водах растворены…

Возвращенье из сна,

как из мира, где зиждутся звёзды:

из гигантских пустот,

из стерильных систем,

мимо Трона Господня,

где правду и воздух

заменяет свобода,

а времени нету совсем…

Возвращенье из сна –

как сквозь землю на свет из могилы:

рвутся корни,

взрыхляется гибельный прах,

разъезжаются доски,

являются прежние силы,

оттесняются камни

и сохнет лицо на ветрах…

Полено

Ты шёл, волнуясь и любя,

и вот ты одолел дорогу…

И дела нету до тебя

ни человечеству, ни Богу.

Ты на крыльце сидишь в росе,

в слезах: предательство, измена!

И перешагивают все

тебя, как мёртвое полено.

…Полено – якобы мертво:

оно лежит, не шелохнётся...

Но в грешных буднях об него

нет-нет да кто-нибудь споткнётся!

Одиночество

Поздно в доме… И в мире…

Дышит с присвистом Вечность.

И тоскуют в сортире

трубы – голосом вещим…

Сквозь бетонные стены,

как сквозь пористый сахар,

проникают измены,

гены злобы и страха…

Тишина – словно губка.

Ночь крадётся сутуло.

С грешным хохотом юбка

соскользнула со стула…

Ловит бренное ухо

сквозь беруши на вате –

вместо музыки духа –

скрип соседской кровати…

Проходная электричка

С дрожаньем почвы и подв ы вом,

в трёх дециметрах от лица –

она, обдав своим порывом,

мелькнёт с улыбкой мертвеца.

И только иней с крыш, дымящий,

да прах позёмки – вихрем лет!

Да электричество та я щий

зан[?]ет провод ей вослед…

Сожмётся сердце, руки взм'oют,

боднёт больную душу страх.

…Ах, с жизнью бренною самою

как не сравнить её размах!

Её призыв начинкой светом,

из мрака – пр'oмельк – в темноту…

Но в проходящую, при этом –

не вздумай прыгать на ходу.

* * *

Фиолетовой фиалки

с бугорка – кричащий глаз.

Грязный кузов катафалка

да пяток озябших, нас…

И кресты, кресты да камень,

серый камень да кресты.

А над нами, дураками,

где-то там, в пространстве – Ты!

В небе тусклом и стоячем,

кто там сладкий воздух пьёт?

Пригляделся – птичка плачет,

а прислушался – поёт!

* * *

Давно автобусом не ездил

сквозь зной полей и лес густой.

В другую местность. В мягком кресле.

В машине, буднично-пустой.

Почти пустой: меня помимо –

три тётки, с виду – «челноки»,

трещавшие неутомимо,

как предзакатные сверчки.

…Но вот, в лесной глуши, заметьте,

вошёл в автобус гражданин

и… заиграл на инструменте –

ненашенском! Кавказа сын.

На чём играл – не видно было:

играл, от всех отворотясь…

Но столько боли, страсти, пыла

мой мозг не помнил отродясь!

Потом он вылез: за оврагом

сошёл, исчез… И мнилось мне:

он не играл, не пел, а плакал

по невозвратной стороне.

* * *

Сегодня я – не на вине

клянусь: вино давно прокисло.

Друзей, явившихся ко мне,

я угощаю здравым смыслом.

Вот Вы, утративший в пути

улыбку, зрение, походку,

не знаете, куда идти,

и принесли в кармане водку.

А Вы, читающий взахлёб

свои рифмованные звуки,

зачем наморщили свой лоб –

как бы в смертельный час разлуки?

А ты, бессильная понять,

куда попала, – скалишь зубки,

желая в сердце боль унять,

идёшь на некие уступки…

А я, поправ чужую грусть,

чужие фокусы – не боли,

уйду в себя – и не вернусь…

А вы – ищите ветра в поле!

* * *

Неприкаянно-причинно

на страницы и в кино

вылезает матерщина,

словно газ, покинув дно.

И как будто – всё в порядке,

ибо знают те слова

даже малые ребятки,

в мир шагнувшие едва.

И как будто всё – как было,

только в воздухе страны

стало больше смака, пыла,

ядовитой белены.

И житуха неплохая:

иностранное едим!

Просто… не благоухаем,

матереем и смердим.

Стихи о стихах

Запретная тема, –

в стихах говорить о стихе.

Родимая, где мы?

В словесной увязли трухе.

Всё зыбко и мглисто,

и наши редеют полки.

Теснят модернисты

прозрачную ясность строки.

Чем фраза игривей,

чем гуще звучащая муть,

тем меньше в порыве –

дыханья! Тем призрачней суть.

Не лица, а ряшки,

вот с рожами некто возник…

А в нашей упряжке,

похоже, сдаёт коренник.

Хрипят пристяжные…

Где, где верстовые столбы?

Лишь волки степные

глядят из метельной судьбы.

Всё глухо и немо.