Литературная Газета 6481 ( № 39 2014)

Сегодня в Киеве почти не осталось русских школ. И осталась одна официальная повсеместно повторяемая надпись на русском языке: «Украина – единая страна», дублирующая украинскую на фоне сине-жёлтого флага. Даже сейчас, после всей кровавой заварухи, о посадке на поезд, следующий маршрутом «Киев – Луганск», сообщается исключительно на украинском языке. Но ведь в этом нет никакой дискриминации? Десятилетиями приезжавшая в Киев российская интеллигенция, русскоязычные журналисты объясняли местным русским, что никакой дискриминации нет. Ведь, посмотрите, тут все говорят на русском! На русском выходят газеты и журналы! На русском кричит в мегафон вон тот парень! Обращая внимание на то, как пишется, люди совершенно отвыкли анализировать, что пишется и что кричат в мегафон. Пока внезапно страшный и кажется, что невозможный разрыв не открылся перед нами.

– Они все зомбированные, – шепчет мне Светлана Михайловна, пожилая русская киевлянка. – Весь мой киевский круг общения. Я боюсь с ними разговаривать. Такая же бабка, как я, говорит мне: мол, Путин – это Гитлер номер один, он мечтает завоевать всю Украину! Я ей: «Да нужна Путину Украина! Он Украине сколько раз долги за газ прощал». А она: «Ты это потому говоришь, что россиянка». А какая я россиянка? – Светлана Михайловна вздыхает даже с обидой. – Я в Киеве с 1971 года! Кто ж я, как не украинка?

В украинском паспорте нет графы «национальность». В общественном восприятии есть только одна маркировка: гражданство – «украинцы». Этим Украина также радикально отличается от России, где русские и россияне – не одно и то же. С украинской точки зрения украинцы – автоматически все, кто родился на Украине, если они прямо и чётко не заявляют другого. Но заявлять другое – невыгодно. В условиях четвертьвекового невнимания со стороны России другое здесь просто не имело смысла.

«Люди приспосабливаются, – говорит мне Дарина, киевлянка из Мариуполя. – Русскоязычные и даже этнические русские хотят стать успешными, встроиться в эту общность, найти в ней своё место. Другой-то нет». Дарине тоже нравится Львов. Но видит она в нём иное. «Львов оплывает, как свечка. В костёлах затёртые польские надписи… Эти люди, которые массово приезжают туда из сёл, не понимают Львова. Они не могут присвоить его и потому медленно его уничтожают. Я была там не в туристический сезон, и мне в тёмное время суток было страшновато ходить по городу». Я сообщаю ей про точку зрения, что между востоком и западом Украины нет существенных отличий, и она только отмахивается. «Это чепуха. Но среди двадцатилетних – очень распространённая. Их так учили».

Максим Равреба – историк и один из двух-трёх последних оставшихся в Киеве дружественных России журналистов. Ему много раз угрожали из-за его позиции. «Я не был в Москве двадцать лет, – говорит он. – Сейчас там, наверное, всё изменилось. Символы Москвы сейчас – это Курбан-байрам и пробки». Ну уж и Курбан-байрам, удивляюсь я. «Так кажется отсюда, – отвечает Максим и добавляет: – Но это и ваши говорят, кто сюда приезжает». И я вспоминаю разговор, который слышала в поезде. Двое пожилых русских киевлян жаловались друг другу на пенсию в тысячу четыреста гривен и новые порядки, пока в их тихий разговор не встряла попутчица-москвичка. «Вы думаете, у нас лучше? У нас зарплаты больше – так у нас и цены больше! А теперь ещё зачем-то оторвали у вас Крым, и сколько денег туда вбухают вместо того, чтобы своим пенсии повысить!»

В Музее Булгакова на Андреевском спуске выставлено объявление: лицам, поддерживающим военную оккупацию Украины, вход нежелателен.

– Это кто такое придумал? – спрашиваю я.

– Ой, не знаю, – отворачивает лицо одна из сотрудниц.

– Коллектив, – отвечает мне, улыбаясь, её начальница. И, спохватываясь, поправляется: – Это Булгаков придумал! Булгаков над схваткой!

Но это неправда. В экскурсии по музею, которая внешне выстроена как антивоенная, ловко расставлены акценты. Москва – город, по которому разгуливает дьявол, Киев – богоспасаемый город храмов.

Рядом с музеем – сидящий на скамейке памятник писателю (с надписью только на украинском языке). Нос памятника лоснится. Прямо сейчас там щебечет по-украински стайка старшеклассниц. Они трут Булгакову нос, обнимают его за шею, закидывают ноги ему на колени – и фотографируются, фотографируются... За всем этим спокойно наблюдает педагог.