Литературная Газета 6484 ( № 42 2014)

Сын шахтёра, погибшего «за рабочее дело» в 1918 году, он с подростковых лет добывал хлеб свой в поте лица своего, на родной Ростовской земле. Бытовой рутине не подчинялся, искал себя в книгах, в мелодиях революции. В те годы путь от заводских проходных и рабочих курилок до читален был короток, а для молодёжи – и притягателен. Они крепко верили: затевается нечто важное, эпохальное – и нужно тянуться, завоёвывать пространство и в шахте, и в литературе. Будущая рота победителей поспевала всюду.

«Раннее увлечение Некрасовым и Надсоном наложило свой отпечаток на мои первые стихи», – признавался Недогонов после войны. К слову, днепродзержинский комсомолец Леонид Брежнев в те же годы увлекался Мережковским и Есениным. Выбор, думается, почти случайный: книг не хватало, выбирали из того, что могли найти. И всё же это интересно: в конце 1920-х мотивы Надсона сохраняли притягательность.

Первое опубликованное стихотворение Недогонова называлось красноречиво: «Будь начеку!». Для 1932 года – в самый раз. Заводская многотиражка «Вперёд!» звала на подвиги во имя индустриализации. Стихи там публиковались не для «галочки»: газету действительно читали, обсуждали, и роль поэта заводской многотиражки считалась почётной. Рабфаковец Недогонов стал своим человеком в шумном литобъединении при клубе имени Горбунова, а в 1935-м поступил в Литературный институт.

Когда началась «незнаменитая война», многие литинститутские поэты добровольцами отправились бить белофиннов. Недогонов стал рядовым 241-го стрелкового полка. Под Выборгом его, тяжелораненого, вынесли с поля боя. Со времён Дениса Давыдова и Лермонтова русские поэты пулям не кланялись, от ран не береглись. На той войне он обретает поэтический голос – не «под Надсона», не «под Маяковского». Раненая рука не помешала ему окончить Литинститут, а летом 1941-го – вернуться в Красную армию. Войну он начал военкором газеты «За нашу победу!», больше трёх лет провёл на передовой, а демобилизовался в звании гвардии капитана через год после Победы.

О войне он сумел рассказать по-своему. Не сентиментально и не плакатно, а вот так:

Я, гвардии сержант Петров,

сын собственных родителей,

из пятой роты мастеров –

из роты победителей.

Я три войны исколесил,

прошёл почти планету,

пять лет и зим в штыки ходил

и видел –

смерти нету.

Да, хлопцы, смерти в мире нет,

есть только бомбы,

свист ракет,

есть только танковый таран,

есть пули в горло,

кровь из ран,

санбаты,

дратвой шитый нерв,

есть старшина со списками,

есть каптенармус,

есть резерв,

есть автоматы с дисками,

есть направленье снова в полк,

в родную роту пятую,

есть, наконец, бессмертный долг –

убить страну проклятую,

и есть, огласке вопреки,

у маршала за камбузом –

головорезы-штрафники,

что локоть в локоть

прут в штыки

и молча гибнут гамузом.

Начинается – не без иронии – как доклад, а получается срез жизни, в которой не бывает двух одинаковых солдат. У каждого – своя боль и усмешка. Но не бывает и солдат, оторванных от судьбы армии, от военной стратегии.

Ровесники Недогонова показали молодого, романтического и лихого поэта на войне – современного Байрона или Дениса Давыдова. А он всегда в стихах выглядел взрослее своих однокашников, рано остепенился – и писал от имени бывалого, рассудительного солдата, каковым и стал после Финской, после ранения.

Потом демобилизация – Родина, Дон и стихи, которые приветил в «Новом мире» Симонов:

Звёзд тишина неизменная.

Просинь меж срезами сосен.

Первая, послевоенная,

милая русская осень!

К Дону пришла она вкрадчивая,

изморозью пугая:

песни и дни укорачивая,

свет в куренях зажигая.