Литературная Газета 6491 ( № 50 2014)

– Да, безусловно, – поспешил включиться второй. – Несмотря на тотальное наступление диктата государства, в некоторых отдельных случаях всё ещё возможно говорить о проявлениях свободной креативной мысли[?] хотя таких островков культуры в России становится, к сожалению, всё меньше.

– А как вы думаете, – как бы в некотором сомнении начал корреспондент BBC, – сам выбор символа – случаен ли он?

Тонкие понимающие улыбки интеллигентов стали откровенными, как рекламные растяжки.

– Предоставим это решать европейской публике, – сказал один.

– Ваши зрители смотрят европейские демократические новости, – согласился второй, – они смогут сами сделать свои объективные выводы. Вы ведь понимаете: в условиях наступающей в России тотальной несвободы…

Корреспондент кивнул и вместе с оператором исчез во мраке в направлении аэропорта Шереметьево.

– Ааааа! Мы – орки! – взревела стая.

Интеллигенты слегка занервничали.

– Хорошо бы, не знаю, голограмму Гэндальфа от Кремля послать. Ведь понятно же, что всё это просто шутка, безобидная шутка, – пробормотал один. – Они просто дети.

Второй нервно пожал плечами.

Взгляды интеллигентов против их воли с надеждой обращались к Кремлю.

Горизонт оставался тёмен.

Теги: фельетон

В Париж

Маленький, толстый, лысеющий поэт Застёжкин и тонкий, высокий, бородатый прозаик Беленький возвращались поздно вечером домой после областного правительственного приёма по случаю открытия Дней литературы.

Шли, пошатываясь, по улице, придерживая друг друга за плечи, чтобы не упасть, так как оба были в изрядном подпитии.

Вечерок в правительстве прошёл очень даже недурно, под винцо, коньячок, водочку и многочисленные закуски. Оба литератора на приёме были в явном ударе. Беленький выразительно читал свой рассказ о местных подземельях, в которых обитали всякого рода мутанты, способные общаться под действием наркотиков с мертвецами и прочей потусторонней нечистью. Застёжкин же декламировал собственные стихи, безостановочно размахивая руками:

"Я - Парис, я – Пегас, я – Персей, Я взлетел, я вскакал на Парнас, Мне до фени Шекспир и Орфей, Я в анналах по шею увяз[?]"

На протяжении целого вечера он периодически выступал со своими шедеврами, срывая всякий раз овации у публики.

На следующее утро и тому и другому позвонили из областного правительства и предложили срочно зайти к ним пополудни. Ровно без четверти двенадцать Беленький и Застёжкин столкнулись нос к носу у дверей зав­отделом по культуре Сурковой Серафимы Николаевны.

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие наши классики, – двинулась навстречу литераторам Суркова. – Дело к вам архиважное и очень даже волнительное. Вчера на вечере мы все слушали ваши выступления и решили, что пора вам, значит, в Париж подаваться, в новые горизонты взлетать, в цивилизацию.

– Куда-куда? – вырвалось изумлённое восклицание у обоих литераторов.

– В цивилизацию, в Париж, – повторила Серафима Николаевна.

– Зачем? Чего там делать-то, в этой цивилизации?

– За премиями.

– За какими? – непонимающе уставились на чиновницу друзья.

– За самыми главными по литературам. Мы тут вчера после вашего выступления задержались маленько и со всем нашим культурным министерством порешили отправить вас за грамотами. Хватит уже скромнеть в своём Отечестве, пора и Европы покорять, как Наполеон с Бонапартом. Ты, Беленький, поедешь за Пукером…

– За Бу… Букером?! – вытаращил глаза Беленький.

– За Пукером, за Пукером, он прозаикам вроде выдаётся, – подтвердила Суркова. – А ты, Застёжкин, за Нобелевым как поэт. Я не путаю?

– Нет, Серафима Николаевна, не путаете, – вытер испарину со лба Застёжкин. – Только кто нам их так просто даст?

– Дадут, куда эти французишки денутся! – пренебрежительно отмахнулась Серафима Николаевна и протянула литераторам толстую пачку бумаг. – Мы тут вам такие рекомендации понаписали, особенно тебе, Застёжкин, что сам Бог бы не устоял. Так что скатертью вам дорога.

Через четыре дня в кабинете у Сурковой раздался осторожный стук.

– Войдите.

Дверь тихо открылась, и на пороге возник Беленький. Был он какой-то помятый, взлохмаченный, с нездоровым блуждающим взглядом.

– Беленький?! – удивилась Серафима Николаевна. – Почему здесь? Что произошло?

– Да вот, тут, значит… так оно и вышло, – замямлил прозаик.

– Говори внятно, – покраснев, рявкнула Суркова.