Литературная Газета, 6504 (№ 14/2015)

Ну ладно, в Москве ещё есть места, где можно увидеть «исходник»: Малый, МХАТ им. Горького, Маяковка... Но наш Либерафан активно мечет икру во все пределы Отечества. Что прикажете делать, если в единственный облдрамтеатр присылают пестуна «Золотой маски» (так случилось в Пскове), и тот, порушив проверенный временем репертуар, выгоняет на сцену полуголых пионерок читать дурными голосами «Графа Нулина»? Что остаётся пока ещё нормальным губернским гражданам, желающим вырастить нормальных детей? Взять штурмом театр и повесить бесноватора на штанкете, как на рее? Успокойтесь, пошутил…

Вот для подобных конфликтных ситуаций я и предложил создать КХС, чтобы в спор вступала третья сторона – безусловные авторитеты, к мнению которых прислушаются. Другого выхода нет. Театральная критика давно превратилась в приживалку при «Золотой маске». А Минкульт традиционно воспринимается «продвинутой» творческой интеллигенцией как щупальце Левиафана. Кстати, худсовет быстрого реагирования необязательно должен в конфликте вставать лишь на сторону возмущённых традиционалистов, которые тоже ошибаются. В случае если дерзость художественно оправданна и не является кощунством, КХС защитит экспериментатора, сказав «фу!» Левиафану.

Впрочем, конфликт между Левиафаном и Либерафаном вечен, в нём заложено онтологическое противоречие между теми, кто хочет неведомого нового, и теми, кому достаточно обжитого старого. Всё, что мы имеем, результат компромисса. Если Левиафан и Либерафан не договариваются, они гибнут. При этом каждый думает, что победил.

Теги: искусство , театр , Юрий Поляков

Мерой за меру

По мнению режиссёра Мирзоева, так на самом деле графья и выглядели

Фото: Д. Дубинский. Сайт Театра им. Вахтангова

Сегодня, отправляясь в театр, нельзя быть уверенным ни в чём. Гамлет и Онегин могут оказаться геями, сёстры Прозоровы - лесбиянками, а принцесса Турандот – любовницей собственного отца. Летописец Пимен обернётся зэком, Чичиков – выпускником Гарвардской школы экономики, а царь Додон или Борис Годунов – президентом России. Плоды, выросшие на унавоженной почве отечественного театра, и станут предметом пристального внимания "Мельподмены".

Симулякр – любимая игрушка многих вершителей театральных судеб. Берёшь ну вот хотя бы Бомарше. Перечитываешь, как советовал Александр Сергеевич, «Женитьбу Фигаро», и тебя внезапно озаряет! Скромница Сюзанна на самом деле спит и видит, как бы переспать с графом. Положением «брошенной жены» графиня Розина прикрывает свои светские похождения. Керубино отнюдь не наивный влюблённый мальчик, а истасканная поп-звезда традиционной для эстрады ориентации. А Фигаро – не движущая пружина пьесы, а, напротив, жалкий трус с потаёнными садистскими наклонностями, которому не под силу тягаться с всесильным сластолюбцем-графом. Таков расклад в «Безумном дне», которым академический Театр имени Вахтангова открыл этот сезон.

Надо отдать должное Владимиру Мирзоеву – он хотя бы честен со зрителем. Ещё до премьеры предупредил, что с удовольствием выкинул бы из названия своего спектакля вторую часть названия пьесы, но решил не вводить в заблуждение публику. Тем не менее свадьба Фигаро и Сюзанны в постановке отсутствует, как и страстный монолог Фигаро о том, что ум невозможно унизить. Ключевой сценой Мирзоев делает словесную дуэль о политике, которую упивающийся своём наглым всевластием граф ведёт, не отрываясь от свежевания только что убитой им косули: руки мясника шарят в разверстой туше, периодически сбрасывая окровавленные внутренности в услужливо подставляемый Фигаро таз. На чьей стороне режиссёр, догадаться немудрено. И плевать ему на то, что драматург – по другую сторону баррикад.

Подмена точки зрения автора первоисточника видением автора постановки при сохранении на афише имени драматурга и названия произведения – на выведенное петитом «по мотивам» зрители так же не обращают внимания, как заёмщики на мелкий шрифт дополнительных условий при оформлении кредита, – фирменный стиль постмодерновой режиссуры. Высший пилотаж – сохранить в неприкосновенности канонический текст, вывернув его наизнанку невербальными средствами, которые на человека, вынужденного обитать в сверхагрессивной визуальной среде, и потому практически разучившегося слышать и слушать, действуют гораздо сильнее, чем слова.