Литературная Газета, 6506 (№ 16/2015)

Во Владивостоке очень холодно. Мама сказала сидеть в кроватке под одеялом, пока она печку затопит. И ушла в сарай. В кроватке скучно, но не очень. Через верёвочную сетку Владивосток получается в клеточку. У меня есть секрет. Трещины на белёной стене нарисовали смешного человечка. Если долго смотреть через сетку, получается, что он в кроватке, а я – нет. Грох! Ой… Это мама принесла дрова. Кутается в старое пальто, дует на пальцы.

– Замёрзла, Булочка? – весело спрашивает мама. – Потерпи, скоро согреемся.

Она выгребает совком вчерашнюю золу из печки и сыплет её в ведро. Зола пыхает чёрными облачками. Комкает газету, чтобы дрова загорелись. Но дрова маму не очень-то слушаются: вместо пламени пускают сизый дым. От него щиплет глаза и человечка на стене почти не видно. Наконец печке надоедает капризничать, и она помогает огню прыгать по поленьям. Мама ставит бак, наливает ковшичком воду из вёдер. Это будет стирка. Печка большая, даже хватает места для чайника. Его нужно долго ждать.

Вода кончилась, а мне нельзя оставаться с печкой. Мама зовёт Хозяйку со мной посидеть, пока она пойдёт на колонку далеко.

– Слушай, чего она такая синяя? – жалостно смотрит на меня Хозяйка.

– Булка? Да вроде не очень…

– Булка! Да это сухарик какой-то! – возмущается Хозяйка. – Ты её совсем заморила.

– Ничего не заморила. Ей тут не климат, – оправдывается мама.

Ага, не климат. И никто меня не морит. Хозяйка ничего не знает и говорит. А в Киеве нет никакого климата. Там никто сухариком не обзывается.

Зато во Владивостоке есть море. Я его сделала сама. Нечаянно. Мама постирала и понесла бельё на улицу, а корыто на двух табуретках осталось. Кукла захотела купаться – и вот.

– Боже мой! – всплеснула руками мама, и я снова оказалась в кроватке.

Папа пришёл, когда никакого моря уже не было. Ужина тоже.

– Совесть у тебя есть? – спросил папа. – Опять читала всякую муру?

– Естественно, – согласилась мама.

– Она не читала! Всякая муга упала в моге, – вступилась я за маму.

Но папа сильно сердится. Непонятно почему. Должен понимать про море. Потому что он моряк. Военный. У него даже кортик есть, золотой. Только его прячут. Папа распахивает форточку и достаёт авоську, там соль и кулёк с пшеном.

– Трудно было хоть кашу сварить? Ну ты даёшь!

– Так проводку замкнуло. И дрова сырые…

– Керосинка есть!

– Керосина нет!

– Безрукая! Избаловали тебя в Киеве!

– Надоело говорить, и спорить,

И любить усталые глаза… – поёт мама, гордо вскинув голову.

– В флибустьегском дальнем синем моге

Бгигантина поднимает пагус… – радуюсь я.

– Трудно было за весь день оторваться от книжки? – кричит папа.

– Капитан, обветренный, как скалы,

Вышел в море, не дождавшись нас, – мама тоже кричит.

– На пгощанье поднимай бокалы

Золотого кгепкого вина.

– Эгоистка несчастная! – перекрикивает папа.

– Пьём за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют! – мамины глаза сверкают.

– Вьётся по ветгу «весёлый годжег»,

Люди Флинта песенку поют.

Папа впихивает меня в пальто, нахлобучивает шапку, подхватывает на руки и выбегает из дому.

– Куда ты её поволок? – мама в одном платье бежит следом.

– В ресторан! – огрызается папа и мчится вниз по склону сопки.

– Мама! Идём с нами в гыстоган! – кричу, подпрыгивая у папы на руках.

Но мама никуда не идёт, а смотрит нам вслед и становится всё меньше там, на вершине сопки.

Внизу Золотой Рог баюкает корабли у причалов, но они не спят, а зажигают огни на мачтах. Паруса ловят ветер и уносят фрегаты на простор.

…И в беде, и в радости, и в горе

Только чуточку прикрой глаза, –

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса.

Теги: Современная проза

Под дубом

Анатолий ОРЛОВ

После затяжного ненастья - большое солнце.

Лёгкий ветерок с металлическим шуршанием перекатывает с места на место жёсткие листья дуба.

Парит пропитанная влагой подстилка из прошлогодней травы.

Лёгкая дымка стоит над пологом просыпающегося от зимней спячки леса.

Перед входом в норку, замаскированную ажурным сплетением кореньев, охорашивается старая мышь: "Перезимовала[?]"

Забыв обо всём на свете, на колючем кусту шиповника, свернувшись в большой радужный ком, дремлет сойка.

Шевелятся на ветру, как водоросли под ударами морской волны, линяющие клочья шерсти на некогда роскошной шубе соболя, блаженно растянувшегося на корявом суку старой берёзы.

Вдруг с шумом обрушивается подтаявший пласт грунта на песчаном оползне. Мирная идиллия нарушена.

Любопытство берёт верх над инстинктом самосохранения: что там?

Блестящий жёлудь, скрытый до этого под шершавыми листьями дуба, маняще поблёскивает на солнечном песке. Старая мышь пробует на зуб подарок судьбы.