Литературная Газета 6519 ( № 31 2015)

Вторая история имела резонанс за пределами Санкт-Петербурга. В 1995 г. было возбуждено уголовное дело по обвинению Леонова в контрабанде. Пользуясь правом БАН посылать книги за рубеж для книгообмена, Леонов с 1992 г. отправлял Савину издания Академии наук ХVIII века для «оценки». Проделки Леонова возмутили подчинённых: не доверяя прокуратуре, они подали жалобу в Государственную Думу, откуда в Санкт-Петербург пришло предписание разобраться. Заинтересовались и в Париже: допрошенный по поручению российских следователей их французскими коллегами Савин показал, что книги от Леонова он только получал, но ими не торговал, а хранил у себя, и что на подобном виде «сотрудничества» настаивал именно Леонов как непременном условии приобретения книг у «Русского библиофила». Обвинение в продаже Савиным «похищенных директором Леоновым книг» (по версии французских СМИ) в Национальную библиотеку подтверждения не нашло. Следствие российской госбезопасности подтвердило незаконное перемещение культурных ценностей через границу, однако вновь не выявило в действиях Леонова состава преступления.

Для Леонова результат был благоприятен – получение индульгенции многого стоит, а к грязи на репутации ему не привыкать. Правда, он не был приглашён в Париж на торжество открытия нового здания Национальной библиотеки, где руководство решительно вычеркнуло «вора» (использовалось это слово) из списка гостей; из торжественной речи был удалён раздел об установлении Петром Великим книгообмена между Санкт-Петербургом и Парижем. Многократно поминаемый журналистами «директор Леонов» с тех пор стал нарицательным для французских интеллектуалов обозначением советского научного чиновника, безнаказанно присваивающего культурные ценности для вывоза их на «растлённый бездуховностью» Запад. Россию представлял директор Российской Национальной библиотеки В.Н. Зайцев, а об истории с БАН говорили лишь в кулуарах.

Для Савина опыт делового сотрудничества с директором БАН оказался гибельным. Оправдывающийся всегда виноват, даже если говорит правду и ни в чём не виновен. Савину пришлось оправдываться в том, что он не соучастник «торговли украденными директором Библиотеки Академии наук редкими книгами». В течение года Савин давал показания следователям, отвечал на вопросы журналистов, наносил личные визиты лицам, мнением которых дорожил и которые не отвернулись после этой неблаговидной истории. Напомню, что Савин был единственным экспертом по русской книге в весьма замкнутом Национальном синдикате антикварных книг, члены которой – лица с незапятнанной репутацией. Савина знали, Савину поверили и его не исключили. Однако от этих переживаний он потерял жизнь. Реактивного происхождения рак был неумолим: организм сопротивлялся почти три года, но от двухметрового богатыря уже ничего не осталось.

Его собрание не рассеялось: купил американский университет; сам Савин нашёл пристанище на Сен-Женевьев-де-Буа. Всё меньше остаётся людей, помнящих его, как, впрочем, и иных тружеников зарубежной России. В книге «Когда мы в Россию вернёмся…» (СПб.: Росток, 2010), отчасти носящей мемуарный характер, я попытался сказать несколько слов о Савине. Можно было рассказать многое, но там он упоминался в ряду мне знакомых с конца 1960-х (А.П. Кривошеев, М.С. Каплан, А.А. Геринг, Д.А. Соложев, А.П. Струве, Н.Н. Евсеев, Г.В. Чижов, И.М. Лемперт, А.Я. Полонский). О всех продавцах русских книг (кроме, разумеется, Полонского и Лемперта) говорил с уважением. Про Савина рассказал кратко, но объективно, подтвердив его репутацию преемника Струве и Полонского по части знания русских книг. Историю отношений Савина с БАН не затрагивал, чтобы не омрачать его память всем тем, что может повлечь превратное толкование. В конце заметки о Савине (менее страницы) пошутил: «Главный заказчик на русские книги был Гавайский университет. Насколько я знаю, там, на Гавайях, Савину даже памятник поставили…»

Незлобивая шутка имела неожиданные последствия: объявился Леонов. К моему изумлению, несмотря на все выдвинутые против него публичные обвинения и крайне неблаговидную репутацию в России и за рубежом, он до сих пор занимает свою должность. На Западе подобное невозможно: если чиновник марает престиж ведомства, то его увольняют, не стесняясь в средствах. В своё время мне дали книгу «Библиотечный синдром» (СПб.: Облик, 1996. 629 с.), где Леонов изложил свою версию отношений с Савиным. Книга произвела отвратительное впечатление злобной агрессивностью: почти всех автор обвинял в заговоре против него. Показательно, что рецензии сотрудников Пушкинского Дома назывались «Не подавать ему руки» (Невское время, 1996. 5 октября) и «Синдром хамства» (Аргументы и факты, 1996. № 50).