Литературная Газета, 6521 (№ 33/2015)

– Разумеется! Стандартизация приводит к стиранию национальных особенностей, и в музыке это особенно остро ощущается, ведь национальная музыкальная традиция в любой стране строится именно на неповторимой, единственной в своём роде мелодике. А к чему пришло то же «Евровидение», начинавшееся именно как соревнование национальных исполнителей: сотня певцов сменяет друг друга, и понять, кто откуда, невозможно. Такое впечатление, что все песни написаны одним композитором и аранжированы в одной студии звукозаписи.

– И поют все, как правило, на английском!

– Что только усугубляет обезличивание. А ведь это общеизвестный факт: когда композитор и поэт сочиняют песню не на своём родном языке, почти всегда получается вторичный продукт. Тонкости, нюансы, полутона языка – всё то, что и делает текст песни ярким и своеобразным, – в полной мере открыты только носителю этого языка. Исключения вроде легендарной шведской четвёрки только подтверждают правило.

– Ну, на международном конкурсе пение на английском хоть как-то оправданно, но почему на наших, внутрироссийских состязаниях звучит так много англоязычных песен, причём, как правило, весьма среднего уровня?

– Чтобы попасть в «формат». Задача конкурсанта ведь не просто выиграть, но быть замеченным продюсерами какого-нибудь музыкального канала, радиостанции или студии звукозаписи. А там формат царствует безраздельно.

– Быть самим собой певцу сегодня противопоказано?

– К индивидуальности нужен индивидуальный подход, а это шоу-бизнесу невыгодно. Кроме того, музыкальный канал или станция прекрасно знают свою аудиторию: офисный работник будет рад любому поводу, чтобы отвлечься от рутины – будет один хит следовать за другим, какая уж тут работа. Тут нужна музыка, «съедающая» время и пространство. Так что сегодня чем лучше песню ты напишешь, тем меньше шансов, что она попадёт на канал и получит жизнь. Нужно писать так, как формат требует, а не как душа просит. Впрочем, уменьшение количества выдающихся произведений (не только в музыке, вообще в искусстве) – это общемировая тенденция. Мы расплачиваемся за технократизм нашей жизни. Забиваешь программу в компьютер, и он за тебя и сочиняет, и аранжирует. Стремясь избавить себя от физических нагрузок, мы и душевные хотим свести к минимуму, а душа, как известно, трудиться обязана.

– Но разве исполнителю, пусть не новичку, а уже известному, в раскрутке не нуждающемуся, не интересно получить песню «индивидуального кроя»?

– Это раньше исполнитель шёл к композитору сам и, если ему песня нравилась, нёс её на телевидение или радио. Сегодня певцов, готовых взять на себя ответственность за судьбу новой песни, единицы. Остальные сами ничего не решают, за них это делает продюсер, над которым вдобавок ещё высится целая вертикаль на каждой станции и каждом канале.

– Ну, в былые времена исполнитель сам тоже решал далеко не всё. И на радио, и на ТВ, и в каждой филармонии был худсовет, который в конце концов и решал, быть песне или не быть.

– Добавьте, что над худсоветами была своя вертикаль, которую венчал идеологический отдел ЦК. Но, давайте честно, не одни только дуболомы там работали. И в худсоветах были высокопрофессиональные музыкальные и литературные редакторы, обладавшие и эрудицией невероятной, и чутьём, и, главное, любившие своё дело. Все очень охотно обвиняют былые худсоветы в удушении талантов, но неохотно вспоминают о том, что они отсеивали и массу всяческого околокультурного мусора. И в конце концов все и по сей день любимые народом песни через те же худсоветы проходили! Да, были казу­сы, никто не спорит, но нельзя же с водой и младенца выплёскивать. Сейчас большинство каналов и станций – частные, и всё определяется уровнем культуры их владельцев и наличием у них желания совмещать собственные деловые интересы с интересами страны, в которой они живут.

– Владельцев можно понять: их благополучие зависит от рекламодателей, а тем подавай аудиторию пошире – в охотниках же до музыкального ширпотреба недостатка никогда не будет.