Литературная Газета, 6522 (№ 34/2015)

Как творчество Шаламова соотносится с теми проблемами, которые были обозначены в головной статье нашей рубрики? Как сам Шаламов ответил бы на вопросы о роли литературы в формировании общественного и личного сознания? О нравственной миссии, традиционно присущей русской литературе? О том, каковы задачи литературы и возможно ли говорить о нравственном долге писателя и поэта?

Выявить и сформулировать позицию Шаламова по перечисленным вопросам – задача непростая. Проблема мировоззрения Шаламова таит в себе целый ряд сложностей и подводных камней, но тем не менее постараемся представить эстетическую и идеологическую позицию писателя с возможной отчётливостью.

Среди высказываний Шаламова о литературе есть несколько броских заявлений, на которые мы, читатели и литературоведы, часто и опираемся, стремясь прояснить для себя взгляды Шаламова и круг его мировоззренческих представлений. Чаще всего вспоминаются фрагменты из черновых записей Шаламова 1970-х гг. Это декларативные, резкие по тону и, казалось бы, совершенно недвусмысленные высказывания: «Я не верю в литературу. Не верю в её возможность по исправлению человека. Опыт гуманистической русской литературы привёл к кровавым казням двадцатого столетия перед моими глазами». Или: «Искусство лишено права на проповедь. Никто никого учить не может, не имеет права учить. Искусство не облагораживает, не улучшает людей». В духе этих утверждений – и слова Шаламова из письма к И.П. Сиротинской тоже начала 70-х гг.: «Крах её (литературы. – Д.К. ) гуманистических идей, историческое преступление, приведшее к сталинским лагерям, к печам Освенцима, доказали, что искусство и литература – нуль». А вот высказывания Шаламова о содержании искусства (цитируем опубликованные черновики тех же лет): «Есть какая-то глубочайшая неправда в том, что человеческое страдание становится предметом искусства, что живая кровь, мука, боль выступают в виде картины, стихотворения, романа». Казалось бы, позиция Шаламова ясна? Литература себя дискредитировала, она полностью лишена морального, проповеднического пафоса, не играет никакой воспитательной роли и ничему не способна научить человека. Так? А если основой романа, повести или стихотворения становится пережитое человеком страдание, тогда искусство оказывается лживым, потому что, по словам Шаламова, «никакой Ремарк не передаст боль и горе войны».

Но, быть может, рассуждая о взглядах и эстетике Шаламова, нужно ориентироваться не только на поздние высказывания писателя, но и на весь комплекс его размышлений о литературе – на его статьи, на частные письма к разным адресатам и – в первую очередь! – на его прозаическое и поэтическое творчество.

Откроем письмо Шаламова Б. Пастернаку от 28 марта 1953 г. «Задача поэзии, – утверждает Шаламов, – это нравственное совершенствование человека – та, та самая задача, которая стоит в программе всех социальных учений, спокон веков лежит в основе всех наук и всех религий. Никакой другой задачи ни у каких поэтов, хотя бы и Виллонов, – нет». Откроем статью Шаламова «О прозе»: «Колымские рассказы» – попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале». Всякий большой художник, как доказывает Шаламов в очерке «Об одной ошибке художественной литературы», должен «заклеймить всё нравственно негодное». Все эти слова Шаламова прямо свидетельствуют о том, что он ставит перед литературой в первую очередь именно моральные задачи, а искусство вообще воспринимается им как важнейший инструмент воздействия на нравственное сознание человека.