Литературная Газета 6533 ( № 47 2015)

Счастлив, кто падает вниз головой:

мир для него хоть на миг – а иной.

В. Ходасевич

Кто-то дальше, а кто-то ближе,

кто в Берлине, кто кое-как,

Ходасевич осел в Париже –

рядом с небом его чердак…

Рядом с небом его мансарда,

в сигаретном парит дыму,

здесь пока что не знают Сартра

и не ведают о Камю…

А пока на глазах поэта

проходила чужая жизнь,

надо было платить за это –

за оставленный коммунизм.

Инвалиды и эмигранты,

над Европою деловой

вылетая из окон – в завтра,

приземлялись вниз головой…

Жил убого, но ум не пропил,

в этой беженской нищете

непосильно писал «Некрополь»

о забвении и тщете.

В человеческом мире лютом,

как старательный ученик,

всё расписывал по минутам

свой «фурьерский» скупой дневник.

Он дышал и питался адом

эмигрантской галиматьи,

пропитав муравьиным ядом

иронические статьи…

Жил презрением и любовью

с отвращением на лице

человек с муравьиной кровью,

как его называли все…

ВАН ГОГ – 2

Из зелёной бутыли

на ветхой холстине Ван Гога

на два пальца абсента

плесни-ка в гранёный стакан…

Верно, время пришло

дотянуться душою до Бога

и понять, что и ты –

безнадёжно седой старикан…

Разве может душа

с этой мыслью жестокой смириться?

Можно в стельку упиться

и мордой уткнуться в асфальт,

только вот никогда не получится

даже с полицией

в закоулках времён

твою молодость вдруг отыскать…

* * *

Другу

Ты потерянный человек,

постаревший, безумный, брошенный,

сединой вовсю припорошённый,

как бессмысленный соловей.

Пусть потеряны смысл и цель,

пусть окрест потрясают копьями,

ты стоишь под густыми хлопьями,

и заносит тебя метель…

Ты не виден уже в ночи –

всё равно не услышат в сумерках

голос твой, этот крик об 'yмерших,

хоть кричи, а хоть не кричи…

Ты потерянный навсегда,

и терзает тебя бессонница,

муки нежности, муки совести,

прочий бред и твоя беда.

А над миром несётся снег,

пролетают пришельцы тайно,

жизнь чудесна и чрезвычайна…

Так проходят за веком век.

* * *

Жизнь меняется – и вдруг

в мировых телеэкранах

мир взрывается вокруг,

весь в развалинах и ранах.

А когда-то был кремень!

Не боялся высшей меры!

– Вы хотели перемен?

Получайте перемены!

Фригидная литература

Фригидная литература

Книжный ряд / Библиосфера / Литпрозектор

Казначеев Сергей

Теги: Анна Матвеева , Завидное чувство Веры Стениной

Анна Матвеева. Завидное чувство Веры Стениной. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. – 541. – (Проза: женский род). – 3000 экз.

Некоторые читатели наивно полагают, что для критика нет б'oльшего удовольствия, чем выискать неудачное сочинение и от души раздраконить все его художественные недостатки. На самом деле репутация злобного критика не мила никому. Наоборот, всегда ждёшь и надеешься обнаружить в современной словесности яркое, свежее, оригинальное явление. Но что делать, если эти ожидания оправдываются нечасто…

Примерно с этими соображениями я принимал предложение написать рецензию на книгу Анны Матвеевой «Завидное чувство Веры Стениной».

Тревожные подозрения возникли уже при обзоре внешнего вида издания: претенциозное оформление обложки, на которой на классическую картину пялится современная девица, стоя почему-то на щербатом полу из вагонки. Само название тоже показалось тяжеловесным, натужным, вымученным. Да, у нас на слуху «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», «Признания авантюриста Феликса Круля», «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», «Поруганная честь Катарины Блум», «Замужество Марии Браун»… «Любимая женщина механика Гаврилова», в конце концов. Но там в центре всегда оказывается яркая личность. Образ. Судьба. А здесь…

Вообще говоря, вынос имени собственного в название текста – дело очень ответственное: «Дон Кихот», «Гамлет», «Обломов» – это ведь не просто имена людей, а типы. Наверное, Вера Стенина, по авторскому замыслу, тоже призвана явить миру незабываемый тип человеческой натуры. Но… Впрочем, об этом чуть позже.

В довершение внешних несуразностей приходится отметить непонятно зачем вынесенное на переплёт слово «Роман» (так не принято), безликую нумерацию глав (автор не удосужился придумать сколько-нибудь значимые заголовки), содержание, потрясающее информативностью: «Часть первая. Часть вторая. Часть третья. Часть четвёртая». Для того чтобы разбавить протокольный вид текста, писательница снабжает главы высокопарными или же туманными эпиграфами, которые мало что вносят в понимание текста: «Самые завистливые племенные культуры – такие как добуан и навахо – действительно не имеют концепта удачи вообще, как и концепта шанса. В таких культурах, например, ни в кого не ударяет молния, иначе как по злой воле недоброжелательного соседа-завистника. Гельмут Шёк». О чём это, а? И зачем?