Литературная Газета, 6538 (№ 01-02/2016)

И знаменитые строки, конечно, приводили в восторг: «Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей…» Какие в Сибири степи, было не очень понятно, но зато потом мне было легче понимать, как много поэтов вышло из того рукава, словно из гоголевской шинели, – от Кушнера и Бродского до какого-нибудь Амелина. В этом меня снова убедило радио «Свобода», где Александр Генис ведёт занудную программу «Разговоры с Цветковым». Интересно, на каком-нибудь российском радио так щедро отвалят эфирное время даже более крупному русскому поэту? В Васильевский вечер они приурочили выпуск к 125-летию Мандельштама.

Александр Генис: «А теперь от политики перейдём к поэтике… Скажем, приёмы Бродского легко поддаются копированию?»

Алексей Цветков: «О да».

Александр Генис: «А приёмы Мандельштама – нет?»

Алексей Цветков: «Нет!»

Как содержательно и ярко, правда? Но я могу расшифровать суть: Бродский со своим бормотанием и пристрастием к громоздким метафорам во многом вышел из Мандельштама, потому у него – «приёмы». Вторичное, преувеличенное – легко копировать, а вот первозданность, оригинальность – нет. Как говорил нам в ЦДЛ мудрый Борис Слуцкий: «Только одному поэту невозможно подражать – Пушкину!» В заключение приведу две строфы из стихов, рождённых отталкиванием от Мандельштама:

Простой москворецкий парень,

Я понял с годами вновь,

Что так ему благодарен

За дерзость и нелюбовь.

Постиг я под знаком Овна,

Что трудно будет идти,

Что память моя – любовна,

И нет иного пути…

Владислав АРТЁМОВ:

– Есть поэты, которых я принял сразу всем сердцем и без рассуждения. Пушкин, Лермонтов, Алексей Толстой, Блок, Есенин, Павел Васильев, Рубцов, Высоцкий и почему-то ещё Киплинг… Это любимые, «родные». С Мандельштамом иное, для меня это – «поэт книги». Как, положим, Анненский, Тарковский, Бродский… Этих я «люблю читать». Ум мой наслаждается, а сердце спокойно.

Повлияли они на меня? Вероятно, да. Юные поэты подражают старшим. Копируют классические образцы. Творчество начинается с подражания. Так приобретается опыт и мастерство. Важно вовремя избавиться от очарования чужих стилей и обрести свой голос. Есть поэты с мощной силой притяжения, вроде планет. Попав в их орбиту, трудно вырваться. Некоторые так и крутятся там всю жизнь.

Конечно, Мандельштам повлиял на всю последующую поэзию, но не так явно и очевидно. Вообще силовые поля в поэзии настолько взаимосвязаны и запутанны, что порой трудно понять, кто там на кого влияет и чей отголосок слышится в случайной строке. Вот несколько нот, чисто мандельштамовских:

Вооружённый зреньем узких ос,

Сосущих ось земную, ось земную…

А вот, пожалуй, самое любимое. Стихи памяти Андрея Белого.

Голубые глаза и горячая лобная кость –

Мировая манила тебя молодящая злость…

И за то, что тебе суждена была чудная власть,

Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару – юрода колпак,

Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголёк:

Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,

Сочинитель, щеглёнок, студентик, студент, бубенец...

…Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,

Налетели на мёртвого жирные карандаши.

…Да не спросят тебя молодые, грядущие те,

Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...

Как будто про себя написал. Да ведь и правда про себя...

Евгений РЕЙН:

– Мандельштам говорил, что поэзия – это чувство собственной правоты. Для меня это было наставлением на долгом-долгом моём пути. Я люблю поздние стихи Мандельштама, то, что называется «Воронежскими тетрадями». Один из основателей акмеизма, Мандельштам в 30-е годы ХХ века создал гениальную поэзию, вернувшись в какой-то степени к символизму, однако преображённому выявлением фантастической многозначности мира. Мандельштам – несравненный мастер. Его влияние пережила вся современная передовая русская поэзия. И сегодня он так же влиятелен и значителен, как это было во времена моей молодости. Мне хочется сказать – вперёд, к Мандельштаму!