Литературная Газета, 6603 (№ 25/2017)

Как врач Курносенко не раз близко сталкивался со страданием и смертью, ему приходилось принимать решения, от которых зависели жизни людей. Отсюда безыллюзорность его восприятия мира и природы человека, стремление обрести надёжную духовную опору, отыскать путь к истине, к Богу. А ещё понять, как и почему происходит совлечение с этого пути: «Словно б человек шёл-шёл куда-то, но в дороге не то заплутал в первых же встреченных им трёх соснах, не то попросту забыл, куда идёт…»

Стремление обрести цельность мировосприятия, жажда всеобъемлющей идеи, способной наполнить жизнь бесспорным смыслом – духовная доминанта многих ровесников автора «Совлечения…». Однако его поиск истины, поиск пути к Богу отличался особой напряжённостью, какой-то зашкаливающей бескомпромиссностью, требовательностью к себе и людям.

Своё писательское кредо В. Курносенко сформулировал так: «Удалить бревно из глаза, чтобы расхотелось судить брата своего», неустанно вести «работу различения» истинного от мнимого, «держать надежду» на возможность не подменного, не гордынного, не прелестного существования».

Это лейтмотив всего творчества прозаика, чётко различимый уже в ранних рассказах. Например, в «Побеге», где к молодому врачу на приём мать привела дочку с пустяковыми ранками. Их она воспринимала как проявление чудовищной несправедливости. «Я готовился презирать эту женщину, – признаётся герой, – но я себя поймал. Ведь я-то сам – тоже! Да-да, мир такой. Но для других. А мне подавай справедливость… Ранки болят изнутри, а человечество – снаружи».

В итоговых произведениях В. Курносенко эти мотивы звучат с неослабевающей силой. Важно, что в недавнем Избранном составитель – сестра писателя Нина Литварь, выполняя волю автора, объединила цикл рассказов «Неостающееся время» и заглавный роман именно в дилогию.

Обе её части дополняют, уточняют одна другую и в каком-то смысле полемизируют между собой. Ригоризм, непримиримость, жёсткость инвектив в духе библейских пророков «Совлечения» в «Неостающемся времени» по большей части уступают место теплоте и восхищению людьми, чуткими к истине и стойкими в её отстаивании. А критический взгляд автора здесь чаще направлен на себя.

«Среди нас вот таких и всяких, есть выдержавшие, есть отличившие и отделившие истину от всех её удобных подмен и подделок, не соблазнившиеся, не зарывшие свой талант…» – говорится в рассказе, открывающем цикл. Его героиня – образ практически идеальный…

А вот герой следующего рассказа – одногруппник автора (повествователя) по мединституту Сеня Соргин, «внешне смахивающий на киношного эсэсовца…» А ещё он – «слабоголовый троечник», «чуть не полудаун». К тому же – сын офицера КГБ…

С горем пополам Сеня окончил школу, по счастливому стечению обстоятельств поступил в мединститут, худо-бедно окончил его и стал врачом.

Через некоторое время стали выясняться интересные вещи. Например, что Сеня «до щепетильности честен», причём часто в ущерб себе. Или: «Ни с того, будто, ни с сего… у слабоголового троечника… нежданно-негаданно пробудилось могучее диагностическое чутьё». А также оказалось, что «Сеня был скрыто добр, отзывчив к чужому горю и куда как более обыкновенного человечен».

Автор (он же рассказчик) пытается понять, «что действовало и превращало в «фашисте», в ангеле Фассе (школьная кличка героя. – А.Н. ), сыне гэбэшника… Что действовало-то, что превращало? Скорбь?»

В этой мысли рассказчик уверяется окончательно: «Скорбь и любовь… вот что действовало и что, пронизая, переустраивало его, Сенино, ослабевше-сокрушённое сердце! По малости вполовину освобождённый от привяз домашней любви, он волей-неволей перевёл, перенаправил и переориентировал священную энергию сердца (Андрей Платонов. – Примечание и курсив автора. – А.Н. ) на возделанье отпущенной судьбой нивы, на рабочий участок свой, на угасающих по обочинам рвущегося к комфорту прогресса одиноких старух ...«Господь посещает наше сердце скорбями, – сказал святой и праведный старец с Маросейки Алексей Мечёв, – чтобы раскрыть нам сердца других людей...»

А откуда скорбь? Дело в том, что Сеня тяжело пережил развод с женой после восьми лет брака и расставание с сыном. Один из результатов – инфаркт. «Удар для Сени, – читаем далее, – был нокаутирующий, смертельный и, как мне представляется нынче, на склоне лет, единственно спасительный для его заблудшей души».

Показательно также признание автора, касающееся Сени времён давней поездки студентов «на картошку»: «…В одном из первых моих «рассказов» он, что греха таить, под другою фамилией давит сапожищем какую-то там деревенскую лягушку… В действительности-то, по правде, этого, конечно, не было. Однако же выбор Сени для подобного садистского поступка симптоматичен – я, получалось, сам был под впечатлением «киношного» Сениного типажа, глядел на него через бревно (! – А.Н. ) и судил по одёжке».