Литературная Газета, 6609 (№ 32–33/2017)

Он снова рассмеялся, а я думала, что ему сказать. Решила сообщить, что перед ним бухгалтер расчётного отдела, которая в дни сверки может дать без очереди талон, шахтёры обычно заводят дружбу с расчётчицами.

– На каком участке вы работаете? – спросила я. – У кого сверяетесь? У Аллочки? Что-то я вас не помню!

Вместо ответа он зевнул и стал задумчив. Его лицо мне показалось странным, оно было продолговатым, как огурец, черты острые, птичьи. Но особенность заключалась в том, что его будто бы перекосило. Словно оно зигзагообразно отразилось в кривом зеркале и навсегда приняло форму своего изображения.

Я сказала:

– Вы мне хотя бы покажите, куда идти, я сама выберусь.

– Мы находимся на глубине девятьсот метров, – сказал он.

Я ничего не понимала во всех этих внутришахтных делах, цифра не произвела на меня впечатления. Но мне показался знакомым его голос.

Он продолжил:

– Хочешь, я сделаю тебе бабочку?

Вспомнила. Таким мягким голосом говорил Арамис из фильма «Д’Артаньян и три мушкетёра». Я пожала плечами и равнодушно ответила:

– Ну сделайте…

Он оторвал руку от подлокотника, сжал в кулак длинные пальцы и протянул мне:

– Дунь!

Я дунула. Он разжал пальцы, и я увидела на его ладони мерцающий трепет, который мгновенно принял форму бабочки, и, взмахнув крыльями, вспорхнул с ладони. Бабочка переливалась. Её крылья были нежно-лилового цвета, а на передних фиолетовым контуром очерчены карие окружности. Казалось, бабочка смотрела на меня своими крыльями.

Шахтёр улыбнулся и сказал:

– Дарю.

Бабочка летала вокруг меня. Я протянула ей ладонь, она села и тут же растворилась в воздухе. И вдруг все эти пазлы – странные беспорядки на шахте, кресло с торшером внутри горной выработки, глубина девятьсот метров, светящаяся бабочка – сложились в одну невероятную картину. И картина эта не была страшной, а напротив, светилась и переливалась тихими спокойными красками. Случись эта встреча там, наверху, в конторе, я бы, наверное, умерла от испуга, а здесь, в шахте, мысль о запредельном, наоборот, раззадорила меня. Когда поняла, кто сидит передо мной, я спрятала в карман руку, на которой только что сидела бабочка, и сказала:

– Вас зовут Игнат.

Он облегчённо вздохнул, словно избавился от тяжёлой ноши:

– Хорошо, что ты пришла.

– Говорят, что вы призрак…

– А что ещё говорят?

На фоне покрытого сажей лица голубоватые белки светились, как неоновые.

– Ну… что вы были влюблены в откатчицу Христину…

– Не откатчицу Христину, а табельщицу Тамару. А ещё?

– Что эта Христина, то есть Тамара, погибла из-за какого-то начальника. Вернее, шахтовладельца. Было, типа, нарушение техники безопасности. Давно, в девятнадцатом веке. А вы потом этого владельца убили. А сами бросились в шурф, не выдержав разлуки с возлюбленной, и стали призраком, который покровительствует шахтёрам и ненавидит начальников.

– Какая романтическая история… – он хохотнул, – всё было не так.

– А как?

– Мы с Тамарой познакомились в горном техникуме. Я пришёл учиться на электрика, она на маркшейдера. Помню, стоим первого сентября на линейке, и она проходит мимо с подругой, такая лёгкая, нарядная, в светлом шёлковом платьице. Меня словно горячим ветром обожгло. Вскоре познакомились, стали встречаться, через два года поженились. Она жила на Собачьем хуторе, в многодетной семье. Отец у неё был пьющий. После свадьбы я привёз её к себе, сначала жили с моей мамой, потом нам дали квартиру. Я ребёночка очень хотел, но она всё откладывала. Она хотела сначала обустроить быт. А потом ей «Жигули» захотелось. Я перевёлся в лаву крутого падения, там платили до тысячи в месяц. «Жигули» стоили пять-шесть тысяч, я думал – куплю машину, уйду с опасного участка. Жена работала в табельной. И вдруг до меня стали доходить слухи, что во время ночных смен у неё в каптёрке подолгу засиживается начальник ВТБ. Я задал ей вопрос. Она ответила, что он инвентаризацию делает. А потом был взрыв… Ты помнишь ядерный взрыв?

– Мне рассказывали.

– Перед взрывом всех выводили из шахты, эвакуировали посёлок. Я помогал учёным устанавливать оборудование. А в табельной как раз Тамара дежурила, её смена. Я задержался, одно крепление долго не мог приладить, последним ушёл с участка. Прихожу к клети, жду-жду, клеть не опускается. Никто не собирается выводить меня из шахты. Забыли. А Тамара взяла мой номерок с доски учёта и в карман себе положила, а начальству сообщила, что в шахте никого не осталось.

Он замолчал.

– И что потом? – спросила я.

– С тех пор я здесь.

– Вы живёте под землёй двадцать лет? Но как?

– Давай на «ты». Угнетают меня эти официальные отношения.

– Давай, – согласилась я, – а как ты выжил?

– Не знаю. Со мной произошло что-то странное. Когда бабахнуло, я очутился внутри сияния. Видела северное сияние?

– На картинке.

– До этого я тоже только на картинках видел. Только там полосы изображены вертикальные одного или двух цветов, а там, где я очутился, полосы ходили вокруг меня, как спирали. Яркие. Всех цветов радуги. Там, внутри, я провёл двенадцать часов, но времени не чувствовал, словно его не существовало.

– Но откуда ты знаешь, что именно двенадцать?