Литературная Газета, 6614 (№ 38/2017)

Переводчик не раб и не соперник, а последнее звено в творческом процессе, считает Александр Ницберг.

– Василию Жуковскому принадлежит знаменитое высказывание: «Переводчик в прозе – раб, переводчик в поэзии – соперник». Вы ощущаете на себе эту «закономерность»?

– Начнём с того, что это не столько закономерность , сколько мнение Жуковского, к которому я, кстати говоря, отношусь скептически. Его переводы, особенно немецкой поэзии, всегда казались мне какими-то комнатными и «прилизанными». Но давайте для наглядности перенесём ваш вопрос в другую область, например, в область музыки: является ли, скажем, пианист, исполняющий Моцарта, его «рабом» или «соперником»? Конечно, нет. Он скорее последнее звено в творческом процессе, тот, кто, собственно, реализует замысел, создаёт музыку. Ведь Моцарт оставил нам не саму музыку, а только ноты – другими словами, некую знаковую систему, своего рода шифрованную карту. Музыкант пытается правильно истолковать все эти знаки, откопать где-то зарытый клад. Как и переводчик художественного произведения, будь то поэзия, проза или драматургия. И если пианист переводит графические знаки (ноты) на язык звуков и тем самым именно создаёт музыку, то переводчик переводит (простите за тавтологию) такие же графические знаки (текст) на язык другой страны, другой культуры и создаёт произведение в совершенно новой среде. Именно от качества перевода зависит, станет ли оно живой частью той другой литературы или останется «всего лишь переводом». Лучший пример – пушкинское стихотворение «В крови горит огонь желанья». Кто ещё помнит, что это перевод из библейской «Песни песен»!

– Что для вас важнее: максимально точно передать стилистику текста или же воссоздать атмосферу произведения?

– Почему «или же»? Что такое стилистика? Это определённая специфика языка, наработанные приёмы и навыки, которыми пользуется автор, оформляя свой материал. В настоящем художественном произведении стилистика не просто украшение, без которого можно было бы обойтись. Что Пушкин без своего персонального стиля? Или Достоевский, или Булгаков? Именно стиль и создаёт атмосферу. Вернёмся к нашему пианисту: может ли он передать настроение пьесы, не сохраняя её стилистики? Или другой пример: чтобы лампочка загорелась, нужно правильным образом соединить провода. Стилистика – это схема проводов, знание, как соединить их, чтобы электричество могло течь. Такая схема может быть предельно простой, а может быть чрезвычайно сложной.

Другое дело, что стилистика на одном языке не всегда эквивалентна стилистике на другом языке. Так, например, «Пророк» Пушкина весь строится на архаизмах. Там и «персты» и «зеницы» и «уста». В немецком тоже существуют архаизмы, но ведь в русском это не просто отдельные устаревшие слова, а целый язык – церковнославянский. К любому русскому слову вы можете подобрать некий «выспренний» вариант. В немецком ничего подобного нет. Современное слово «пальцы» (Finger) ничем не отличается от барочного или даже средневекового. То же касается и глаз (Augen) и рта (Mund). Как же передать особый библейский подтекст стихотворения? Можно, например, прибегнуть к неотёсанному, грубому, немного ломаному языку Мартина Лютера с его спондеями и стыками, что я и сделал. Ведь именно он перевёл Библию на немецкий. Или «Мастер и Маргарита» – если дословно перевести, то выйдет довольно вялый язык немецкого реализма. А по-русски ведь это вещь модернистская! Чтобы и по-немецки она звучала бойко, динамично, нужно учесть специфику немецкого модернизма. Таким образом, переводя Булгакова, мне нужно было перевести его не просто с русского на немецкий, а с языка русского модерна на язык немецкого модерна .

– На чём основывается ваш личный метод перевода? Можете представить его в виде трёх основных правил?