Литературная мастерская

43. В XIX в., для которого была характерна установка на серьезное этическое воспитание, люди нередко писали дневники для тех, от кого не хотели скрывать никаких, даже не самых похвальных, мыслей, чувств и поступков, — для возлюбленных, невест или женихов, друзей. Иногда такими дневниками обменивались, после чего каждый продолжал писать в полученной от другого тетради — с тем, чтобы по прошествии определенного времени снова произвести обмен. Нетрудно заметить, что такого рода дневники по функции граничат с письмами, однако не превращаются в них.

44. Например: «14/26 [августа 1823 г.]. Вторник. Встал в 7 ½, с женой пешком с Сашей, после в дрожках, вернулся, чай, в двухместных дрожках поехал к Ангелу, ждал, вошел, с ним к Имп[ератрице], затем к обедне внизу, уехал домой, разделся, дремал» (из записной книжки великого князя Николая Павловича, будущего императора Николая I, на фр. яз. Ангел – семейное прозвище императора Александра I).

45. Сошлюсь на недавнюю работу историка и филолога Андрея Зорина «Появление героя: Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX в.» (М., 2016), где на материале дневников Андрея Тургенева, образованного и талантливого дворянина начала 1800-х гг., показан на редкость трагический разрыв между такой установкой на искренность и фактической невозможностью ей следовать. С точки зрения ученого, именно это несовпадение, по сути, и привело юношу к ранней — в 21 год! — смерти (возможно, самоубийству).

46. Юрий Лотман в «Беседах о русской культуре» приводит выразительный пример такого нарушения и реакции на него: «Известен случай, когда сенатор, приехавший с ревизией, обратился к губернатору и написал вместо “Милостивый государь” — “Милостивый государь мой”, то обиженный губернатор ответил ему письмом “Милостивый государь мой, мой, мой”, этим самым показав, что притяжательное местоимение здесь неуместно».

47. Все найденные и расшифрованные на сей день грамоты собраны на сайте http://gramoty.ru/­birchbark/.

48. Первый русский письмовник (контаминация немецких и голландских эпистолярных шаблонов, переведенных на русский язык) появился в 1708 г. — как легко догадаться, с одобрения (если не по прямой инициативе) Петра I. Он носил пространное название: «Приклады, како пишутся комплименты разные, то есть писания от потентатов [то есть владетельных особ, аристократов, дворян] к потентатам, поздравителные и сожалетелные, и иные, такожде между сродников и приятелей». Во Франции письмовники (manuels épistolaires) до сих пор остаются в повседневном обиходе, их можно встретить в любом большом книжном магазине в разделе «Учебные пособия». Впрочем, личные письма из них уже исчезли, остались только образчики официально-деловой переписки.

49. Любопытный опыт в этой области — «СМС-роман» Михаила Шевелева «Доставлено, прочитано» (Новая газета. 2017. 10 марта).

50. Это точный перевод с французского языка: mémoires и означает «записки» (ср. англ. memoirs). Традиция мемуаров как достоверного «я»-повествования о прожитой отдельным человеком жизни и его месте в истории пришла в Россию в эпоху реформ Петра I, в конце XVII — начале XVIII в. из Западной Европы, прежде всего из Франции, и довольно быстро укоренилась. Сначала авторами «записок» были только дворяне, но уже к середине XIX в. их уже оставляли потомкам священники, купцы, разночинцы и даже овладевшие грамотой крестьяне. Захватывающее (чему нисколько не мешает академический стиль) чтение об этом — монография замечательного историка А. Г. Тартаковского «Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века» (М., 1997).

51. Многие мемуарные тексты заявляют о принципе фрагментарности уже в названии, например: «Мелочи из запаса моей памяти» и «Главы из воспоминаний моей жизни» М. А. Дмитриева, «Беглые очерки» О. А. Пржецлавского, «Рассказы о жизни (войне, приключениях)» целого ряда разных авторов.

52. Таковы воспоминания Александры Смирновой (урожденной Россет) — близкой приятельницы Пушкина, Гоголя, Жуковского и многих других замечательных людей первой половины XIX в. Смирнова, по всей видимости, страдала не только расстройством памяти, но и некоторым психическим заболеванием, причем и то и другое со временем прогрессировали, так что каждая последующая редакция важных для нее эпизодов в воспоминаниях отличается от предыдущей во всё более комфортную для мемуаристки сторону. Подробнее и очень интересно об этом рассказано в статье историка С. В. Житомирской, которая проделала колоссальную работу при подготовке этих воспоминаний для научного издания, — «А. О. Смирнова-Россет и ее мемуарное наследие» (см. том в серии «Литературные памятники», 1989).

53. Таких пограничных случаев немало даже в классическом фонде русских мемуаров, достаточно назвать «Курсив мой» Нины Берберовой или «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург.

54. Гандлевский С. М. Эссе, статьи, рецензии. — М.: Corpus, 2012.