Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Оценил ли картину Эшер — «царь Цюриха», как его называли, — мы не знаем. До нас не дошло ни каких-то его высказываний по этому поводу, ни благодарственного письма художнику. Возможно, он предпочел бы получить в подарок просто изображение поезда с длинным шлейфом дыма. Это, в конце концов, было то будущее, ради которого он отдавал свои силы. Дело его жизни предполагало упразднение почтовых дилижансов. Именно благодаря Эшеру они стали тем, чем остаются и сегодня: милым воспоминанием. Это сентиментальное обстоятельство способствовало необыкновенной судьбе картины. Созданная для величайшего поборника прогресса, который когда-либо был в Швейцарии (тот же скульптор, который поставил памятник Вильгельму Теллю в Альтдорфе всего лишь на цоколь, поместил фигуру Альфреда Эшера перед Цюрихским вокзалом на высокую колонну[6]), она превратилась в своего рода икону, олицетворяющую доброе старое время. Это еще один из многих ее парадоксов. Будь она в самом деле такой иконой, лошади бежали бы уютной рысцой, коровы мирно паслись бы возле дороги, почтальон же непременно дудел бы в почтовый рожок. А это растерянное коровье стадо — с точки зрения иконографии оно воплощает взорванную идиллию. То есть картина, которую швейцарцы воспринимают и любят как консервативный манифест, в действительности несет на себе, словно клеймо, отметины цивилизационного перелома и связанных с ним опасностей. Потенциальная жертва — зависший в воздухе теленок, который, между прочим, является классическим жертвенным животным. Страх за это мычащее животное пробуждает в зрителе протест и критическое отношение к новым скоростям, тогда как несущиеся вскачь белые жеребцы вызывают не менее сильное чувство восхищения. Такой сплав веры в прогресс и консерватизма (то есть способность смотреть, как двуликий Янус, вперед и назад одновременно) характерен для Швейцарии и в политической, и в литературной жизни. Неслучайно в этой стране даже устраивают соревнования, участники которых забираются на высокую гору, двигаясь задом наперед.

Некий автор разворачивает символическую картину наших истоков

Ни одно произведение швейцарской литературы не повлияло на европейскую цивилизацию так мощно, как поэма «Альпы», которую бернский естествоиспытатель Альбрехт фон Галлер написал, когда ему исполнился двадцать один год. Ценой неимоверного напряжения сил он прорабатывал стих за стихом. От поэта, который в приливе пьянящего вдохновения записывает стихи на бумаге, Галлер был так же далек, как какой-нибудь дровосек от флейтиста. Годом раньше он вместе со своим цюрихским другом Иоганном Гесснером совершил большое путешествие по горным районом Швейцарии, главным образом по Бернскому Оберланду и окрестностям Энгельберга. В то время такие прогулки совершали только естествоиспытатели; всенародным удовольствием это еще не стало. Оба молодых человека тоже преследовали научные цели. Примером для них был Иоганн Якоб Шейхцер — цюрихский ботаник, геолог и географ, который, будучи на поколение старше Галлера, с 1694 года ежегодно предпринимал экспедиции в швейцарские горы и публиковал работы не только объемные, но и пользующиеся успехом во всей Европе. Сам Галлер интересовался главным образом ботаникой. Об этом и сегодня свидетельствуют многие альпийские растения, в латинские названия которых входит его имя: например, Pulsatilla halleri или Primula halieri[7]. Он первым описал эти цветы и определил их видовую принадлежность. Большая поэма, которую Галлер, преодолев все трудности, все-таки завершил, несет на себе отпечаток научных интересов автора. В многочисленных постраничных примечаниях он всегда приводит ботаническое название цветка, только что поэтически воспетого. Вот, например, отрывок об альпийской флоре:

И нежный снег цветка, что пурпуром окрашен,
Вовнутрь звезды лучисто-полосатой заключен[8]

.