Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Беат Штерхи, следовательно, перечеркивает первое предположение читателя, что истоки и прогресс противостоят друг другу как добро и зло, воплощенные в образах крестьянского двора и скотобойни. Он показывает, что и тут и там «правильная старина» присутствует лишь как воспоминание, в действительности же она давно утрачена. Поэтому произведение Штерхи очень далеко от классической схемы деревенского романа. Уничтожение Блёш начинается еще в хлеву крестьянина, где поначалу она выступает в роли предводительницы стада и (в мастерски написанной сцене) производит на свет теленка, бычка. Именно за это крестьянин осыпает ее бранью: ведь он ждет от нее телят-самок, будущих молочных коров. С другой стороны, поистине адские сцены на скотобойне[70]тоже не однозначны, поскольку группа рабочих отваживается на бунт из-за одной черной коровы породы эрингер, животного, принадлежащего к древней валлийской расе: они не хотят забивать эту корову индустриальным, механическим способом, под неумолимо фиксирующими время часами, но, почистив ее скребницей и украсив цветами, убивают медленно и достойным образом, будто совершают древний жертвенный ритуал.

И посреди описания этой церемонии, за три страницы до окончания романа, рассказчик вдруг произносит настоящий гимн первобытному происхождению коров, облекая в слова виде́ние об их предках, существовавших задолго до начала человеческой цивилизации. Полностью понять эту возвышенную песнь можно лишь в том случае, если у тебя перед глазами еще стоят жуткие сцены (описанные во многих главах) повседневной резни на скотобойне, сцены, по ходу которых люди не только мучают и убивают животных, но и сами вынуждены заниматься механизированной, жестоко ускоренной работой.

Казалось, будто эта корова знает о своих предках, знает, что сама она может быть только неуклюжим напоминанием о том туре с изогнутыми рогами длиной в руку, который когда-то осуществлял мировое господство над светлыми лесами и насыщенно-яркими парковыми ландшафтами Средней Европы, вплоть до самого сердца далекого Китая: над империей, в которой редко заходило солнце и где его власть не могли оспорить ни коварные лобастые быки Азии, ни склонный к недовольству хрюкающий бык[71]. Казалось, будто эта маленькая корова знает о насмешках и издевательствах, которыми люди издавна осыпали представителей ее подъяремной расы, но в то же время слышит, прямо сейчас — где-то в задней части черепа, где у нее начинается удлиненный спиной мозг, и внутри своего маленького головного мозга, — приглушенный гул, который целиком заполняет ее голову, как шум моря заполняет сухую раковину, и который не может быть ничем иным, кроме как отголоском стука копыт ее предков, некогда сбивавшихся в могучие стаи и с грохотом мчавшихся по-над степью, словно грозовые тучи[72].