Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3

Перед самым мысом стояли большие айсберги. Ледяные горы достигали десяти-пятнадцати метров высоты. Они были самой разнообразной формы, но чаще всего пирамидальные и плосковершинные.

Повидимому, своим основанием они сели на дно, и морской лед на этом участке находился как бы в тисках, — с одной стороны напирающий ледник, а с другой — тяжелые, прочно осевшие на дно, айсберги.

Трещины стали еще шире. Мы благополучно проскочили над метровой трещиной. Собаки бежали ровно. И вдруг колеблющиеся ушки Найды застыли в напряженном внимании. Собака вслушивалась и к чему-то принюхивалась.

— Медведи! — шопотом сказал Крутов.

Далеко впереди мелькнули два кремовых пятнышка, большое и маленькое, — медведица с медвежонком.

Увидала зверей и Найда. Она взвизгнула и изо всех сил налегла на лямку. Передовой и все остальные собаки, точно поняв ее голос, тоже нажали.

Нарта понеслась так быстро, что я перестал слышать щелканье счетчика.

Мы въехали в узкий пролив, образованный краем ледника и длинным рядом айсбергов. Нарта проскочила через одну, потом через другую трещину. Впереди, пересекая путь, протянулась новая трещина, широкая и темная. Собаки неслись прямо на нее.

— Поть! Поть! — закричал каюр и выхватил остол.

Послушный Серый взял левее, но Найда рвалась прямо к зияющей трещине, к медведям, которые остановились и смотрели на нас.

— Поть! Поть! — Крутов стал тормозить. Мелкие осколки льда полетели из-под остола, но остановить собак было уже нельзя. Они уже все видели зверей и мчались к ним кратчайшим путем.

— Поть! — еще раз крикнул Крутов.

На этот раз Серому удалось потянуть за собой всю упряжку.

Собаки чуть изменили направление и вырвались на снежный надув, который в этом месте закрывал трещину. Пара за парой, они пробегали по ненадежному перемету.

Мы с Крутовым приготовились спрыгивать, но не успели. Парта взбежала на перемет, и едва сошла на лед, как снежный мост рухнул.

Над черной ледяной водой повисла только задняя треть саней.

Разгоряченные и взволнованные собаки остановились. Крутов вытащил из чехла винтовку и выстрелил в воздух. Медведи наутек бросились в сторону и скрылись среди торосов.

9. ТЯЖЕЛАЯ ДОРОГА

Я взглянул на счетчик. За полчаса мы проехали десять километров. За мысом ледяной берег круто поворачивал вправо, образуя подобие бухты. В глубине бухты чернел островок, — к нему мы и направили собак.

Вот и приливно-отливная трещина, у которой лед точно дышит: в прилив он поднимается, а со спадом воды опускается.

Пологий берег, на котором уже вытаяла полоса каменистой россыпи. Поставлена палатка. Крутов выпрягает собак. Он внимательно осматривает Лиса. Перед поездкой каюр забинтовал лапы собаки, а поверх бинтов надел сшитые из парусины чулки. За поездку чулки протерлись, бинт развязался, и розовые подушечки на лапах Лиса кровоточили.

— Что будем делать? — спрашивает Крутов Лиса. Собака трется головой о колени каюра, скулит, осторожно переступает больными лапами.

В палатке, где уже закипает чай, Крутов развязывает свой рюкзак и достает мешочек с махоркой. Мешочек невелик, но и не мал, — в нем умещается килограмма два махорки. Сшит он из мягкой, хорошо выделанной нерпичьей шкурки.

Я догадываюсь, что собирается делать каюр, достаю из своего рюкзака несколько полотняных мешочков для образцов и отдаю их Крутову.

Крутов пересыпает махорку в мешочки для образцов.

— А из этого буду шить Лису обутки, — говорит он, вытряхивая из кожаного мешочка табачную пыль.

Мы пьем чай, немного отдыхаем. Потом я надеваю полевую сумку, беру молоток и иду в обход по островку. Крутов остается сапожничать.

Островок оказался небольшим. Меньше чем за три часа я обошел его берега.

До палатки оставалось не больше километра, когда на льду, около приливно-отливной трещины, я увидал нерпу. При моем приближении она скрылась. Я прошел немного и оглянулся. Нерпа снова вылезла на лед и грелась под лучами июньского солнца, устроившись у самой трещины.

Крутов кормил собак. Опять он рассыпал по снегу рыбную муку. Собаки лениво ворошили носами серую массу, выискивая косточки, чихали, давились и с обидой в глазах отходили в сторону.

Я показал Крутову на небольшое веретенообразное пятнышко, которое можно было видеть даже от палатки.

— Эх, — обрадовался каюр, — вот это корм!

Он зарядил винтовку и берегом стал приближаться к нерпе.

Едва я успел написать несколько этикеток, как услыхал выстрел.

Вдвоем мы приволокли нерпу к палатке. Орудуя тяжелым охотничьим ножом, Крутов быстро разделал тушу. Отложил печень и несколько кусков нежного жира, потом отрезал каждой собаке по увесистому куску темного мяса с толстым слоем жира.

Собаки, урча, принялись за еду.

Иван Матвеевич поджарил печенку. Такого кушанья — вкусного, ароматного и сытного — давно не было!

Поспав несколько часов, мы стали собираться в дальнейший путь. Первым долгом Крутов сбросил с нарты один мешок с рыбной мукой.

— Пусть лемминги питаются, если им понравится! На место мешка встал ящик с нерпичьим мясом.