Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3

Выбрав время, когда матери не было, Оленька писала в Ладогу. Она рассказывала о своем горе, о том, как ей плохо в Шереметевке. Но ни одного письма не отослала. Думала: зачем расстраивать? Вместо горьких, грустных писем она наспех отправляла коротенькие открытки: «Приезжай!» И вела счет дням. В Ладоге давно уже всё убрали — и овощи, и хлеб, и картофель; почему же бабушка не едет? Если она приедет, всё изменится. Она прогонит Юшку и сумеет сделать так, чтобы всё было хорошо.

Но Савельевна не ехала, и Оленька чувствовала, что с каждым днем ей становится всё трудней.

Хоть ей и не верят, но она-то знает, что готовится поездка в большой город за триста километров. Юшка погонит туда, чтобы сменить мотор колхозной трехтонки, и по пути доставит целый кузов всяких товаров.

К этой поездке скупалось только самое ценное и выгодное. Юшка подбадривал Анисью:

— Съездим и сразу рванем тысяч пятнадцать чистенькими.

Юшка отдавал нужные распоряжения, а потом шел в чайную. Там он подсаживался к каким-то своим приятелям, разговаривал с ними вполголоса, а потом после нескольких кружек пива, многозначительно посматривая на дружков, запевал на всю чайную: «Умирать нам рановато».

33

В пионерской комнате шла подготовка к первому школьному вечеру. Как и полагается, в программе предстоящего вечера были хореографические номера, художественное чтение, гимнастические упражнения, музыка и пение. Особое значение придавалось выступлению Зойки с ее Феклой Ферапонтовной.

Фекла Ферапонтовна высмеивала школьных футболистов и их болельщиков, которые обо всем разговаривают на футбольном языке: двойка — гол, учитель — тренер, опоздать в класс — оказаться вне игры, списать у соседа — короткая передача, шпаргалка, переброшенная с последней парты, — длинная. Доставалось и перегруженным активистам, которые из-за недоверия к другим берут все классные нагрузки на себя:

«Активисты норм не знают,
Сто нагрузок поднимают,
Сто нагрузок, сто прорех.
Не работа — один грех».

Но особенно обрушивалась Фекла Ферапонтовна на ребят, которые любят ругаться. Она их прозвала индюками. Было какое-то сходство между руганью и индюшечьим лопотаньем. Задолго до вечера, уже после первых репетиций, «индюки» стали посмешищем всей школы. Пришлось им сбавить прежнюю лихость, они не знали, куда деться от насмешек Феклы Ферапонтовны.

В пионерской комнате горел яркий электрический свет, было людно и шумно, и Кате, которая руководила подготовкой к вечеру, приходилось часто призывать к порядку неугомонных артистов:

— Зоя, начинаем! Ребята, кто будет мешать, — прогоню.

Сцену условно представляли два, поставленных друг против друга, стула. Между этими стульями и репетировались все номера будущего вечера. Зою сменял Володя с гармонью, затем выступала восьмилетняя певунья, лихо вылетали танцоры, показывали свое искусство акробаты. Из присутствующих только Егорушка и его друг Петяй не участвовали в самодеятельности. Они считали, что пение, музыка, танцы — дело, не совсем подобающее для таких деловых людей, как они. Впрочем, это не мешало им торчать на всех репетициях.

Вдруг, остановив номер, Катя подозвала к себе Егорушку:

— Чуть не забыла. Ступай в учительскую, там тебя ждет Алексей Константинович.

Егорушка вышел из пионерской.

— Вы меня звали? — спросил он, входя к Дегтяреву.

— Проходи, садись! С Дегтяревой не помирился?

— Она сама не хочет.

— А надо. Понимаешь, для чего? Нет? Нужно, чтобы она почувствовала, что у нее есть товарищи, друзья, что они готовы ей помочь…

— Я не против, Алексей Константинович.

— Так сходи к ней и убеди, чтобы она участвовала в вечере.

Егорушка предпочел бы получить от Алексея Константиновича нагоняй, чем выполнить такое нелегкое поручение. Он шел по улице и размышлял над тем, как ему войти к Дегтяревой, когда мать ее, Анисья, его терпеть не может. И как он заговорит с ней, когда она считает себя обиженной и не хочет с ним мириться? Возьмет да скажет: проваливай туда, откуда пришел! Нет, рисковать он не будет. Никаких разговоров дома. Его прислал Алексей Константинович! Дегтяревой — немедленно в школу! Зачем? Не знаю! И вот, когда она выйдет из дома, по дороге он с ней поговорит. И получится так: согласится она — хорошо, сразу с улицы и на репетицию, а нет — приведет к Алексею Константиновичу и скажет: «Что я вам, агитатор? Уговаривайте сами!»

Во дворе Оленькиного дома стояла автомашина. Ее фары освещали двор. Тонкие лучи яркого света пробивались сквозь плетень. Егорушка увидел у машины Юшку и Анисью. Анисья что-то сказала и села в кабинку, Юшка возился с мотором. Потом и Юшка исчез в кабинке, и автомашина, как бы унося с собой со двора свет, выехала за ворота и исчезла в темноте осеннего вечера.