Литературное досье Николая Островского

Скалы в Ширванской нет. "Значит, Гайдар ошибся" – так считают некоторые краеведы. И я было так подумал. Но старожил этой станицы Игнат Николаевич Корчагин рассказал мне, что ещё в двадцать первом году у моста через реку Пшеху действительно стояла белая скала. Сразу же за мостом дорога делала резкий поворот. В конце двадцатых годов скала, подмытая рекой, рухнула".

Интересно было бы узнать у Тимура Аркадиевича, но, увы, это уже невозможно, спросил ли он старожила Игната Корчагина, а не встречался ли он с Гайдаром до или после того, как была убита лошадь под молодым командиром красноармейцев. Ведь старожил Корчагин жил в том самом месте, мимо которого проехать было трудно. И если они встречались, что вполне могло быть, то не его ли фамилия запала в прекрасную память будущего писателя?

Надеюсь, читатель простит меня за бездоказательное предположение, но а почему бы и не так? Всё же могло быть.

Вот и дальнейшее моё предположение относительно описанных совпадений будет не что иное, как версия возможного хода событий, которую я буду строить лишь по косвенным признакам, не претендуя на стопроцентную достоверность. Но если эта версия когда-нибудь подтвердится, то она позволит ответить сразу на многие вопросы, поставленные мною в этой книге.

ВЕРСИЯ

Как-то в бытность моей работы в музее Николая Островского довелось мне узнать о писателе Григории Тимофеевиче Ершове, который по некоторым сведениям лежал в клинике МГУ вместе с Николаем Островским в 1930 году. Естественно, я не преминул возможностью познакомиться с ещё одним человеком, лично знавшим знаменитого писателя в то время, когда он им ещё и не предполагал быть. Впрочем, Григорий Тимофеевич во время нашей встречи у себя дома рассказал несколько иное и, прямо скажем, неожиданное для меня. По его версии Островский как раз уже тогда собирался быть писателем.

То, что он рассказывал, расходилось с теми сведениями, которые были у нас в музеях, потому он и не очень настаивал на их правдоподобности, полагая, что всё равно в это не поверят. Однако его предположения снимали у нас многие вопросы. А суть его рассказа, который, к сожалению, я не могу передать дословно, сводилась к следующему.

Попав в клинику, Островский удивлял всех пациентов палаты не только своей жизнеутверждающей стойкостью, бодростью, но и умением много и интересно рассказывать. И не смотря на то, что у него были проблемы с глазами, Островский прямо в палате начал записывать некоторые свои рассказы. Иногда в этом ему помогали и больные, в частности сам Ершов. Затем эти записи Островский отдал своему партийному товарищу Феденёву, который отнёс их в издательство "Молодая гвардия". Через некоторое время Феденёв пришёл в издательство за ответом, однако получить его не смог, поскольку в редакции то ли не нашли рассказы заслуживающими внимания, то ли по другой причине, но рукопись потеряли. Феденёв, будучи человеком строгим и напористым, очевидно, устроил разнос в редакции, в связи с чем там решили загладить свою вину и попросили Феденёва предложить Островскому написать ещё раз свои воспоминания, но уже готовя рукопись соответственно требованиям издательства, то есть печатая текст со строками через два интервала, с полями и так далее.

К этому времени Островский выходит из клиники и поселяется в Мёртвом переулке. В издательстве, учитывая то, что Островский человек больной, нетранспортабельный и в то же время явно неопытный автор, решили ему помочь и направили к нему в качестве консультанта известного уже к тому времени своего постоянного автора и одногодка Островского Аркадия Гайдара, который и рассказывает Николаю свою биографию и некоторые истории из своей боевой жизни. Мог дать почитать и повесть "Школа" или же рассказать и о ней, тем более что она как раз выходила из печати в издательстве "Молодая гвардия".

Островский мог выслушать Гайдара в 1930 году, что вообще-то вряд ли, но мог и в 1931, кода Гайдар всё ещё был в Москве (он уехал из Кунцево летом). Он вполне мог успеть оказать помощь в работе над первыми главами.

Если бы это было так на самом деле, то все тайны рождения романа "Как закалялась сталь" были бы раскрыты. Стали бы понятны совпадения биографии Гайдара с некоторыми фактами жизни Павла Корчагина (да ведь это есть у всех писателей реалистов, которые в своих книгах пишут о себе и о других людях правду), понятно было бы почему Островский был связан с редакциями до написания своего романа, почему первые же страницы, написанные собственной рукой, становились более гладкими в литературном отношении при переписке секретарями и тем более при перепечатке их на машинке.