Литературное обозрение

С увеличением контакта с жителями западных стран русские люди XVIII века поняли, что в этих странах относились к «содомскому греху» с ужасом и яростью. Открытый гомосексуализм допетровской Руси ушел как бы в подполье, хотя и стал заново появляться в возникших в то время религиозных сектах, особенно среди хлыстов и скопцов^[483]. В екатерининскую эпоху гомосексуализм менее заметен в русской литературе и общественности, чем в предыдущий и последующий периоды, хотя сама императрица отнеслась к этому явлению весьма гуманно, предложив в своем «Наказе» 1767 г. отменить существовавшие для военных телесные наказания, полагая «стыд и бесславие», сопровождающие арест за гомосексуальное поведение, достаточной острасткой.

На границе XVIII и XIX столетий появляются несколько государственных деятелей и писателей, чьи склонности были общеизвестны. Иван Дмитриев (1760–1838), ведущий поэт русского сентиментализма, был министром юстиции при Александре I. В своей поэзии Дмитриев притворялся, что он пылает страстью к некой неоклассической Хлое или Филлиде (исключение составляют его переработки басен Лафонтена «Два друга» и «Два голубя», где изображается однополая сентиментальная влюбленность). А на государственной службе он окружал себя пригожими молодыми чиновниками, некоторые из которых делали карьеру, становясь его возлюбленными. Таким же непотизмом отличалась деятельность графа Сергея Уварова (1786–1856), министра просвещения при Николае I. Уваров устроил своему любовнику, красивому, но не очень умному князю Михаилу Дондукову-Корсакову, назначение вице-председателем Императорской Академии наук и ректором Санкт-Петербургского университета. Эти назначения, при полном отсутствии квалификации, вызвали ряд ехидных эпиграмм, в том числе пушкинское

В академии наук
Заседает князь Дундук

(эта эпиграмма существует в двух вариантах, из которых один более печатен, чем другой).

Относясь отрицательно к связи между Уваровым (его личным врагом) и Дондуковым-Корсаковым, А. С. Пушкин писал о гомосексуализме с большим сочувствием в стихотворении, приложенном к письму из Одессы Филиппу Вигелю (1786–1856) от 22 октября — 4 ноября 1823 года. Вигель, известный своими посмертно опубликованными мемуарами (с открытым описанием его половых склонностей), дружил с Пушкиным во время бессарабской ссылки последнего. В стихотворении, начинающемся словами «Проклятый город Кишинев!», Пушкин сетует, что Содом, этот «Париж ветхого завета», был разрушен «небесным громом» — уж лучше бы грязный, провинциальный Кишинев, где тогда жил Вигель:

Содом, ты знаешь, был отличен
Не только вежливым грехом,
Но просвещением, пирами,
Гостеприимными домами
И красотой нестрогих дев!
Как жаль, что ранними громами
Его сразил Еговы гнев!

Далее, и в стихотворении и в сопроводительном письме, Пушкин указывает Вигелю на «трех милых красавцев» — братьев, живущих в Кишиневе, которые могли бы пойти навстречу желаниям Вигеля. Ко всему этому Пушкин относится вполне благожелательно, хотя и подчеркивает в последней строке стихотворения, что его самого этот вид любви не интересует.

Менее благожелательно, но явно с бóльшим знанием дела о гомосексуальной любви писал М. Ю. Лермонтов в своих юнкерских стихотворениях. Эти произведения не включаются в полные собрания сочинений Лермонтове, но они неоднократно печатались в России и за границей. Наиболее авторитетное издание появилось в американском периодическом альманахе «Russian Literature Triquarterly» (1976. № 14) со статьей У. Хопкинса^[484]. Написанные, когда Лермонтову было двадцать лет и он учился в юнкерском училище, эти произведения рассматриваются как эротические или порнографические, в зависимости от точки зрения исследователя. Стилистически они представляют переходный момент от юношеской к более зрелой манере среднего периода творчества Лермонтова — настоящей поэтической зрелости он достигнет через три года, в стихотворении «На смерть поэта». Две из пяти вещей, опубликованных У. Хопкинсом, — «Тизенгаузену» (адресовано к соученику Лермонтова, Павлу Павловичу Тизенгаузену) и грубоватая «Ода к нужнику» — имеют темой гомосексуальные сношения между юнкерами. Описаны эти встречи с такой конкретностью, что Лермонтов, если он в них и не участвовал, то должен был хотя бы присутствовать и наблюдать.