Литературное обозрение

— Садись на колени,
Прелестная Дженни!
Скорее ко мне!
Ах! долго ль тебе
Дурачиться милой? —
«Ужели ты силой
То хочешь отнять,
Чего тебе дать
Никак невозможно?
Шути осторожно:
Ведь мать у окна!»
— Плутовка! Она
Провесть меня хочет!
С гостями хлопочет
Старушка твоя;
Нет, нет, ты моя! —
«Ей Богу все видно!
Какой ты бесстыдной!
Ах, ах!..» — Не кричи!
Плутовка, молчи!
Какие рученки!
Какие глазенки! —
«Какой негодяй!
Послушай! ай! ай!»
— Какие сосочки!
Румяные щечки! —
«Послушай, нахал!
Ты стул изломал!»
— Мой Ангел! —
«Ай! больно!
Какой беспокойной!
Ай, больно! Пусти!
Да как это мерзко!
Да что, это дерзко!
Да полно, ах! ах!
Нет силы в руках!
Колеблются ноги.
Могущие боги!
Ах! ах!» — Не кричи:
Плутовка молчи!
Ну к чорту косынку!
Расстегивай спинку!
Дурачества кинь
И ножки раздвинь…
Уста хоть ругают,
Но мне потакают
Глазенки твои! —
«Ну-ну, не шали!»
— Отбиться не можно;
И, милая, должно
Как хочешь в сей раз,
В мой счастливый час,
Твою мне пизденку,
Пушок и жопенку
Пожать и помять!
Что пользы кричать?
Уста хоть ругают,
Но мне потакают
Глазенки твои! —
…………………
«Ну! полно ж! пусти!»

Это стихотворение, так же как и предыдущее, так же как и некоторые другие полежаевские эротические опыты в стихах, можно рассматривать как эпизод из любовных похождений того же Сашки, не вошедших в одноименную поэму, но как бы примыкающих к ней (в стихотворении же «Тарки» и стихотворной повести «Новодевичий монастырь, или Приключения на Воробьевых горах» имя Сашки даже названо).

Расплата за «Сашку» — солдатская каторга, выпавшая на долю Полежаева. Тогда-то и были им созданы стихи, где матерщина стала политически-взрывчатой, вошли в трагическую лирику гнева и отчаяния. Едва ли не в любом озорстве при желании можно придирчиво усмотреть некое посягательство на устои, но тут уже очевидно явное посягательство — серьезное и без всякого озорства. Нельзя сказать, чтобы Полежаев вовсе уже не имел предшественников в этой области. Нелегкомысленная, обличительно-разоблачительная матерщина имеется у Вяземского в стихотворении «Сравнение Петербурга с Москвой» (1811 г.), выдержанном в коротком «предполежаевском» размере — двустопных мужских ямбах смежной рифмовки (ср. полежаевские «Четыре нации» и особенно «Три нации»). Но это лишь подступы к тому, что у Полежаева сказалось со всей силой.

В одном из полежаевских стихотворений (1828 г.) подробно описываются Спасские казармы и подземная тюрьма, где томятся скованные узники — провинившиеся и наказанные солдаты. Среди них есть десяток «решительных врагов» царя:

И каждый день повечеру,
Ложася спать, и поутру
В м<олитве> к Г<осподу> Х<ристу>
<Царя российского> в пизду
Они ссылают наподряд
И все сл<омать> ему хотят
За то, что мастер он лихой
За п<устяки> г<онять> скв<озь> с<трой>.

«Сломать»? В Полежаевской рукописи «сл…» оставалось нерасшифрованным. Обсуждалась возможность в этом контексте глагола «служить». Выходило, что солдаты хотят служить царю, которого ненавидят, а это явная бессмыслица (хотя были попытки и ее оправдать). Уместность и мотивированность предложенного здесь чтения «…сломать ему хотят…» может казаться спорной, однако оно небезосновательно, в нем скрыта своеобразная логика непристойностей, обостряющих выпад против царя. Поняв ее, можно свести концы с концами.