Литературное обозрение

В СУМРАКЕ

Сумрак жгучий, сумрак душный,

Лунный отблеск на стене…
Замирающий, воздушный,
Жуткий шепот в тишине.

«Милый, милый! вновь мы рядом,

Нынче те же, что вчера:
Смутный лик мой — вызов взглядам,
Как рассвет — бледна сестра!

Яды ласк и тайны тела

Сведав, зная, — я горда,
Но сестра зовет несмело
С детским трепетом стыда!

Углем уст мы жадно будем

Припадать к твоей груди,
Словно углем, к жадным грудям
Ты устами припади!

Нас пьяня единым хмелем,

Двух безумных не ревнуй!
Обе слышим, обе делим
Каждый данный поцелуй!»

Жуткий шорох, вскрик минутный, —

В тишине мелькнувший звук, —
Теней муть и образ смутный
Из шести сплетенных рук.

1903

* * *

Когда ты сядешь на горшок;

Мечты моей царица,
Я жажду быть у милых ног,
Чтоб верить и молиться.

И после к мокрым волоскам

Я прижимаю губы,
И кислый вкус, и все, что «там»,
Моим желаньям любы.

И ищет, ищет мой язык,

Как раздразнить желанья
Той, к чьим устам я весь приник,
Чьи знаю содроганья.

И ты дрожишь, и вот, и вот

Твои колени жмутся,
И — чувствую! — в мой влажный рот
Иные капли льются.

1902

«Распоясанные письма» В. Розанова

Три письма В. В. Розанова к З. Н. Гиппиус, сохранившиеся в составе архива П. Б. Струве в Гуверовском институте (США), — миниатюрный фрагмент многолетней дружеской переписки блестящих мастеров эпистолярного стиля. Переписка началась со времени знакомства (1898), продолжалась вплоть до скандала с исключением Розанова из Религиозно-философского общества в 1914 г. (в связи с «делом Бейлиса»); прощальное письмо Розанова Мережковские получили уже после его смерти^[230].

Письма из архива Струве относятся к периоду первой парижской эмиграции Мережковских (1906–1908); несомненно, их было гораздо больше — и деловых, и «распоясанных» (интимных, раскованных). Их тон и тематика ничуть не смутят знатоков Розанова: ведь его письма, «как и всегда гениальные»^[231], по словам Д. В. Философова, — суть продолжение прозы, но только еще интимнее, еще пронзительнее, еще откровеннее. Не вызывает недоумения и то, что адресованы они Зинаиде Николаевне Гиппиус. При всей несхожести стиля литературного и бытового поведения, Розанов и Гиппиус были близки чрезвычайно — их дружба была предопределена некоторой родственностью натур. Творчество обоих питалось из одного корня: темы «Бога и „пола“», «свободы и благодати» прошли через всю жизнь как автора «Темного лика»^[232], так и автора «Последнего круга»^[233] (называю наугад, ряды примеров можно множить). Каждый из них по-своему осознавал, что «Бог» в человеке говорит через «пол» — через «пол» открывается любовь, дающая выход в бессмертие.

Внутренняя близость Розанова, и Гиппиус сочеталась с их взаимным интересом друг к другу. Однажды в приятельской беседе с С. П. Каблуковым^[234], страстным поклонником Гиппиус, Розанов заговорил о человеческих «типах». Каблуков записал этот разговор: «По его мнению (Розанова. — М. П.), бывают люди линейные, круглые и квадратные. Меня отнес к линейным <…> На мой вопрос о признаках, характерных для этих трех категорий, сказал, что круглым свойственна неподвижность, спокойствие и благодушие, линейным же стремительность: „они — стрела“. „Квадратности“ отвечает грубость и угловатость („углы“). Себя назвал „линейно-круглым“, т. е. типом неустойчивым, и указал на свои непоследовательности во взглядах. На мой вопрос о Мережковском, Зин. Ник. и Нат. и Тат. Ник. Гиппиус^[235] назвал первого линейным, „Тату и Нату“ круглыми (после некоторого раздумья), а З. Ник. — зигзагообразной, „как молния“. „Она — новая“»^[236].