Литературное произведение: Теория художественной целостности

Это совмещение еще более явственно проясняется в том, что отношения глав укрупненно повторяются в трехчастной композиции четырех абзацев последней главы. Опять-таки второй абзац противостоит первому и по соотношению малых, регулярных и больших колонов, и по взаимодействию мужских и женских зачинов (особенно межфразовых) и окончаний, и по всем характеристикам фразовых компонентов. Третий абзац гораздо ближе ко второму, образуя по многим признакам единую композицию, что подчеркнуто и графикой, но есть в нем и ряд отличий, которые намечают сближение противостоящих ритмических тенденций: снижение малых колонов за счет регулярных, сближение мужских и женских окончаний и межфразовых зачинов. И наконец, четвертый абзац максимально отличается от предшествующих, соединяя в себе в то же время признаки первого абзаца (по зачинам) и второго и третьего (по малым колонам и окончаниям).

Такое соединение, в свою очередь, определяет ритмическую емкость внутренних контрастов и повторов в отношениях опять-таки четырех колонов внутри этого последнего абзаца: «А ту маленькую девочку я отыскал … И пойду! И пойду!» После максимально контрастного сочетания первых двух колонов, отличных и по объему, и по характеристике зачинов и окончаний, и по направленности ритмического движения, следует двукратный повтор малого колона-фразы: «И пойду! И пойду!» Конкретная значимость и выразительность этого краткого финала могут быть поняты с учетом тех ритмических контрастов, совмещений и противоположностей, которые ему предшествуют и которые он особым образом в себя вмещает. Но для раскрытия этой конкретной значимости необходимо в дальнейшем включить в анализ взаимосвязь ритма с другими структурными слоями (сюжет, герой) в композиционном единстве целого, взаимосвязь движения рассказа с тематическим развитием «рассказываемого события».

Я только что говорил о признаках кольцевой композиции в отношениях первой и последней глав рассказа. Своеобразно проявляется этот композиционный принцип и при сравнении только что приведенного финала всего рассказа с его началом, первым абзацем: «Я смешной человек. Они меня называют теперь сумасшедшим. Это было бы повышением в чине, если бы я все еще не оставался для них таким же смешным, как и прежде. Но теперь уж я не сержусь, теперь они все мне милы, и даже когда они смеются надо мной – и тогда чем-то даже особенно милы. Я бы сам смеялся с ними, – не то что над собой, а их любя, если бы мне не было так грустно, на них глядя. Грустно потому, что они не знают истины, а я знаю истину. Ох, как тяжело одному знать истину! Но они этого не поймут. Нет, не поймут».

Перед нами ритмическое развитие от краткой фразы к развертыванию ее содержания в гораздо более объемных конструкциях, а затем к максимальному сосредоточению, свертыванию всего предшествующего движения в еще более кратком финале. Кольцо кратких начала и конца охватывает прерывистое, внутренне расчлененное ритмико-речевое движение, где уже первые две фразы выявляют контрастирующие ритмические планы, соответствующие двум смысловым центрам: «я – они»; недаром именно эти слова стоят в начале этих фраз: «Я смешной человек. Они меня называют теперь сумасшедшим».

Характерные приметы темы "я": относительная краткость колонов, фразовых компонентов и фраз, преобладание в акцентных характеристиках типа мм (ударный зачин и ударное окончание); тему «они», напротив, отличает больший объем ритмических единиц и возрастание роли безударных зачинов и особенно окончаний. А в некоторых моментах ритмического развертывания совмещаются друг с другом противоположные признаки, и это приводит к максимальному выделению именно этих фрагментов: таким образом чаще всего выделяются слова-символы у Достоевского, в рассматриваемом абзаце таково трижды повторенное слово «истина», оформленное малым колоном и самым безударным на общем фоне дактилическим окончанием.

Аналогичным совмещением ритмического развертывания и свертывания выделяются в следующем абзаце первой главы отмеченные не только ритмическими повторами, но и графически – курсивом – сочетания: «все равно», «ничего при мне не было»: "…Может быть, потому, что в душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно – это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде все равно… Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир, или б нигде ничего не было. Я стал слышать и чувствовать всем существом моим, что ничего при мне не было… Но мне стало все равно, и вопросы удалились". Здесь ритмическими повторами подчеркивается совмещение семантических противоположностей: все равно и все вопросы одновременно совпадают и противостоят своему антиподу – ничего, и таким образом подготавливается последующее переосмысление, о котором еще пойдет речь ниже.