«Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. И все это произвел один взгляд, один поворот хорошенькой головки… Он даже не заметил, как вдруг возвысился перед ним четырехэтажный дом, все четыре ряда окон, светившиеся огнем, глянули на него разом, и перилы у подъезда противупоставили ему железный толчок свой. Он видел, как незнакомка летела по лестнице, оглянулась, положила на губы палец и дала знак следовать за собой… Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты».
Кажется, что мы вдруг оказались в «Серебряном веке» и читаем «Петербург» Андрея Белого или строки Бориса Пастернака:
Как и в «Шинели», сквозь подчеркнуто реалистическое, подробное, «под лупой» или даже «под микроскопом» описание города пробивается другая реальность, где улицы становятся живыми, они трепещут и колеблются, как кровеносные сосуды в такт ударам человеческого сердца.
Но красавица оказалась юной проституткой, и сердце художника – разбито. Его приятелю, поручику Пирогову, тоже не повезло. Он взялся преследовать некую блондинку, попал в компанию пьяных немцев – Шиллера («не тот Шиллер, который написал „Вильгельма Телля“ и „Историю Тридцатилетней войны“, но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице») и Гофмана («не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера»), попытался поухаживать за женой Шиллера и был жестоко высечен ревнивым мужем и его друзьями, «буйными тевтонами». «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нему, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, всё не то, чем кажется!.. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде» – такими словами заканчивается повесть.
Записки сумасшедшего петербуржца
Тема обмана, миража, «перевернутого мира» повторяется и в другой «арабеске» Гоголя – повести «Записки сумасшедшего». Главный герой ее, еще один «вечный титулярный советник» Аксентий Иванович Поприщин, буквально сходит с ума от любви к дочери своего начальника. Но сумасшествие это не трагическое, а комическое.
По крайней мере, поначалу он слышит, как разговаривают на улице собаки, перехватывает их письма, пытается подкупить собачонку по имени Меджи, чтобы та выдала ему тайны его любимой.
Путешествия Поприщина совершаются по «тайному городу» мелких чиновников, который расположен как бы «с изнанки» аристократического Невского проспекта. «Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда – в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. „Этот дом я знаю, – сказал я сам себе. – Это дом Зверкова“. Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит». Улица Гороховая начинается прямо от Адмиралтейства и является (как и Невский проспект) одним из лучей «петербургского трезубца».
Нынешнее название улица получила после 1756 года, когда купец Гаррах (в народе – Горох, Горохов) построил на ней каменный дом и открыл лавку. «Мещанская улица» – это, вероятнее всего, Малая Мещанская, позже переименованная в Казанскую, а Столярный переулок расположен неподалеку от Сенной площади. Здесь нам еще предстоит побывать, и не раз, когда мы будем следовать за героями Лермонтова и Достоевского.
Наб. канала Грибоедова, 69
Поприщину прогулки по этим улицам вовсе не доставляют удовольствия. «Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех мелочных лавок в Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несет такой ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть. Да и подлые ремесленники напускают копоти и дыму из своих мастерских такое множество, что человеку благородному решительно невозможно здесь прогуливаться».
А доходный дом Зверкова у Кукушкина моста – это тот дом, где в 1829–1831 годах жил сам писатель и где создавал свои петербургские повести (современный адрес – наб. канала Грибоедова, 69).
Отсюда Николай Васильевич переехал в другой доходный дом, на Офицерской улице, принадлежащий некому Брунсту (ул. Декабристов, 4), а в 1833 году – в дворовый флигель дома Лепена (Малая Морская ул., 17, кв. 10). Потом была Италия.