Литературные манифесты: От символизма до «Октября»

Новое человечество, может быть, в течение 2х тысячелетий будет исповедовать бергсонианство вместо умершего христианства.

Анри Бергсон — экспрессионист. А мы экспрессионисты-бергсонисты.

Между прочим, французские бергсонисты Ш. Пеги и М. Баррес, конечно, экспрессионисты.

Наш трансцендентизм не теоретический (как у Декарта, Спинозы, Бекона, Гоббса, Локка, Лейбница, Беркли, Юма, Фихте, Шеллинга, Шлегеля и Гартмана) и не этический (как у элеатов, схоластиков, отчасти у некоторых неокантианцев), а психофизиологический, инстинктивный.

Трансцендентный мир — это не субъективный мир чисто личных грез или наркотических фантазий, а это новый объективный мир высшего порядка.

То, что раньше казалось трансцендентным, теперь после экспрессиониста Бергсона стало атрансцендентным.

Экспрессионизм — это не та идиотская погоня молодых поэтиков во что бы то ни стало прилепить к себе ярлык нового звучного «изма», чтобы как-нибудь прикрыть убогость своих виршей (сейчас вспыхнула эпидемия новых «измов»). Экспрессионизм стал уже мироощущением и миропониманием. Мы по-новому увидали мир.

Конечно, все видели, как яблоки падают с деревьев, но один только Ньютон открыл закон всемирного тяготения.

Ипполит Соколов

«Бедекер по экспрессионизму», 1920.

Биокосмизм

Биокосмическая поэтика Пролог или градус первый

Пред нами великие задачи — и потому мы опрокидываем ходячие верования, идеи, и нам, как восставшим против предрассудков, уже обязано будущее. Меньше всего нам свойственно чувство почтительности, нам ничуть не импонирует величие натуральной необходимости. Наш первый и последний враг — равновесие натурального порядка. Разве есть сребренники, за которые мы предали бы, как Иуда, во власть необходимости наше бытие, этот мир, в котором живем, — букет цветов, который вдыхаем?

Мы утверждаем, что теперь же в повестку дня необходимо во всей полноте поставить вопрос о реализации личного бессмертия.

Пора устранить необходимость или равновесие натуральной смерти. Ведь всякий закон есть выражение только временного равновесия тех или других сил. Лишь стоит ввести силы новые или изъять часть сил действующих — и данное равновесие (гармония) нарушится. Если двинем силы, цель которых реализовать бессмертие, — то эти силы, как бы другие им ни противодействовали, смогут нарушить равновесие смерти и явить равновесие бессмертия. Ведь прежде всего к равновесию бессмертия стремится каждая жизнь.

В повестку дня мы включаем и «победу над пространством». Мы говорим: не воздухоплавание — это слишком мало, — но космоплавание. И космическим кораблем, управляемым умудренной волей биокосмиста, должна стать наша земля. Нас слишком шокирует то, что земля, точно коза на привязи у пастуха — солнца, извечно каруселит свою орбиту. Пора иной путь предписать земле. Да и в пути других планет нелишне и уже время вмешаться. Нельзя же оставаться только зрителем, а не активным участником космической жизни.

И третья наша задача — воскрешение мертвых. Наша забота — о бессмертии личности во всей полноте ее духовных и физических сил. Воскрешение мертвых — это восстановление в той же полноте ушедших в гроба. При этом мы отнюдь не впадаем в трясину религии или мистицизма. Мы слишком трезвы — и религии и мистике объявляем войну.

Таков наш биокосмизм. Он, несомненно, величайшая дерзость. Но великое и дерзкое оскорбляет, и мы уже видим глухую и явную ненависть — ведь биокосмизм принижает все идеи, все идеологии. Но мы оптимисты, а не безумцы. Безумцы те, кто хочет сделать людей свободными и превосходными вне биокосмизма. Они подобны Робеспьеру, который начал желанием осчастливить человечество и пришел к мысли истребить его. Всякая идиллия о «счастьи на земле» вне биокосмизма — вреднейшая иллюзия, начало чудовищной тирании.

Пред нами величайшие задачи. Но разве у нас постные или мрачные физиономии, как у монахов или диктаторов? У нас уже иная психика. На биокосмических путях мы чувствуем себя необычайно, просто и весело, превосходя в этом смысле счастливейшего киренаика Аристиппа. Подобно мальчику, который катит обруч, мы творим биокосмическое. Улыбчиво и радостно мы реализуем бессмертие, зовем на кладбища и беззаботно готовы на верфи биокосмических кораблей.

Мы креаторы. Нами уже основан «Креаторий биокосмистов». Для невежественных мозгов креаторий звучит, как крематорий, — и они, пожалуй, правы. Нам, действительно, необходимо сжечь слишком многое, если не все. Ведь биокосмизм начинает совершенно новую эру. Вся предшествующая история от первых проявлений органической жизни на земле до солидных потрясений последних лет — это одна эпоха. Это — эпоха смерти и мелких дел. Мы же начинаем великую эру — эру бессмертия и бесконечности. Какова же наша эстетика?