Литературные первопроходцы Дальнего Востока

Знаменитую формулировку Аполлона Александровича Григорьева[28], назвавшего Александра Сергеевича Пушкина «нашим всем», можно понимать и так: Пушкин – матрица, содержащая коды всей предшествовавшей и наследующей ему отечественной литературы. Если попытаться выделить из этой ДНК-молекулы главные силовые линии, относящиеся к событиям национальной истории, увидим три большие темы: Петровские реформы, Пугачёвское восстание и освоение дальневосточных земель. Можно сказать, что это главные русские идеи вообще – государственность (вплоть до деспотии), воля (вплоть до бунта) и движение вширь, вовне (вплоть до Америки, полюсов, космоса и океанского дна).

Но если отношение Пушкина к Петру I и Емельяну Пугачёву[29] отражено в целом ряде его поэтических, прозаических и исторических сочинений, то тема «Пушкин и Дальний Восток» остаётся малоисследованной – как по причине периферийности самого Дальнего Востока на карте России и в сознании столичных литературоведов, так и в силу того, что по-настоящему заняться соответствующими вопросами Пушкин не успел. Он лишь наметил восточное направление в нескольких набросках, сделанных в последние недели и даже дни жизни.

Как Первая Камчатская экспедиция Витуса Ионассена Беринга[30], снаряжённая в 1725 году, стала своего рода завещанием Петра I (считавшийся западником, он, как видим, смотрел отнюдь не только в сторону Европы), так и невольным литературным завещанием Пушкина стали его черновики о Камчатке. Не успев добраться до восточных пределов империи, он тем не менее чётко обозначил дальневосточную тропу нашей словесности, которую позже торили и обновляли, дабы она не заросла, литераторы самых разных толков и калибров.

К дальневосточным наброскам Пушкина, имеющим общее заглавие «Заметки при чтении “Описания земли Камчатки” С. П. Крашенинникова», относят три фрагмента: «План и набросок начала статьи о Камчатке», «О Камчатке» и «Камчатские дела (от 1694 до 1740 года)». На последней рукописи Пушкин поставил дату – 20 января 1837 года. «Семь дней до дуэли, девять дней до смерти!.. Разгар трудов над четвёртым томом “Современника”, твёрдое намерение писать новые главы для “Истории Пугачёва”, на столе груды материалов по истории Петра; денежный долг давно перевалил за сто тысяч, ненависть и презрение к Геккерну, Дантесу отравляют мысли и сердце. Некогда, совершенно нет времени… Но Пушкин сидит и упорно делает выписки из толстого фолианта», – писал историк, пушкинист Натан Яковлевич Эйдельман[31], констатируя неслучайность обращения Пушкина к данной теме.

Тем не менее эти наброски надолго остались в тени. Последний из камчатских отрывков был опубликован литературоведом Сергеем Михайловичем Бонди[32] в 1933 году, на чём изучение данных набросков, пишет Эйдельман, почти остановилось: специалисты не видели резона углубляться в конспект.

Действительно, черновики, о которых идёт речь, по большей части – не оригинальные пушкинские тексты, а выписки из сочинения Степана Крашенинникова – ботаника, географа, этнографа, который исследовал Сибирь и Дальний Восток в 1733–1743 годах, проехав и пройдя свыше 25 тысяч вёрст. Его вышедшее в 1755 году «Описание земли Камчатки» стало международным бестселлером. Эта объёмная книга – первый большой труд о российском Дальнем Востоке, имевший широкий успех.

И всё-таки считать выписки Пушкина не более чем конспектом, доказывает Эйдельман, – неверно. В них – не только крашенинниковское, но и пушкинское.

И при Крашенинникове, и при Пушкине у России ещё не было ни Приамурья, ни Приморья – эти территории вошли в состав империи лишь в середине XIX века. Русский Дальний Восток тогда точнее было бы называть Дальним Севером. «О Камчатской земле издавна были известия, однако по большой части такие, по которым одно то знать можно было, что сия земля есть в свете; а какое её положение, какое состояние, какие жители и прочая, о том ничего подлинного нигде не находилось» – так Крашенинников начинает свой труд. К зиме 1836/37 года, когда темой занялся Пушкин, многое изменилось, но и тогда мало кто представлял себе отчётливо, что такое Камчатка. Этот уже достаточно давно присоединённый к России край предстояло не только изучать и развивать, но и прописывать в пространстве русской культуры. Пушкин, уже побывавший на кавказском, черноморском, бессарабском фронтирах[33] империи, занялся именно этим. Невыездной поэт словно столбил крайние точки России, утверждая или даже расширяя её владения.

Равно интересно и то, что Пушкин выписывал из труда Крашенинникова, обозначая свои читательские и потенциальные авторские приоритеты, и то, что он добавлял от себя.