Снял Иван с воза стол, поставил на дорогу, ударил кнутом по столешне:
— Н-но, не отставай, догоняй нас!
Едет дальше, а над дорогой вороны вьются, покаркивают:
— Калач, калач, калач!
«Эх, — думает Иван, — вишь, разлетались сердешные, калачика просят. Видно, не евши давно».
Вынул дурак калачи, мясо достал, побросал все на дорогу воронам.
— Кушайте, сестрицы, на доброе здоровье!
Едет дальше, по подлесью, а кругом пни торчат обгорелые.
«Эка, — думает Иван, — какие ребята-молодцы стоят, и все без шапок, озябнут так-то!»
Достал дурак с воза все новые горшки и расписные чашки, понадевал на горелые пни, на каждый пень по горшку да по чашке.
— Ну, — говорит, — теперь есть в чем ребятам гулять!
Доехал так Иван до реки, остановил лошадь поить, а кобыленка пугливая — боится, не идет к воде.
«Видно, вода в реке несоленая, оттого нейдет кобыленка, — думает Иван, — надо посолить воду маленько».
Снял дурак с воза куль с солью, высыпал соль в реку, посвистывает кобыленке:
— Фью, фью, матушка, пей — и свежа водица, и солона, и прохладна!
Остались на возу у Ивана одни ложки в лыковом кошеле. Поехал Иван дальше, а ложки в кошеле побрякивают: бряк да бряк! Послышалось Ивану, будто про него говорят ложки:
— Дурак да дурак!
Рассердился Иван, выкинул ложки из кошеля, стал лаптями топтать:
— Вот вам за дурака, негодные!
Воротился Иван домой, въехал во двор с пустым возом.
— Ну, братики, накупил я всего, как вы приказывали.
— Спасибо, Ваня. А где ж твои покупки?
— Стол у меня позади бежит, нас догоняет, — говорит Иван, — калачи и мясо голодные вороны-сестрицы кушают на дороге, горшки я ребятам в лесу заместо шапок отдал, а солью в реке воду солил, чтобы пила лошаденка.
Ахнули братья, выслушав Ивана. Кинулись на дорогу собирать добро. Остался Иван один в избе, залез на печь мух ловить. А утворялась к празднику на печь в большой кадке бражка. Слышит Иван, что в кадке побулькивает: буль, буль! буль, буль! Показалось ему, что это его, дурака, дразнят. Опрокинул Иван кадку, выпустил бражку на пол. Сам сел в корыто — сидит в корыте, на всю избу дурацкие песни поет.
Вернулись братья, увидели Ивана посереди хаты в корыте, осерчали:
— От тебя, дурака, и нам, умным, житья нету!
Посадили братья дурака в рогожный куль, поволокли в воду сажать. А пока искали прорубь в реке, остал Иван один. Сидит Иван в рогожном куле да знай себе поет веселые песни.
А на ту пору ехал по большому тракту барин на тройке вороных коней. Увидел барин рогожий куль, остановился.
А Иван кричит из куля:
— Ой, ратуйте меня, добрые люди! Садят меня на воеводство, хотят воеводой сделать, мужиков судить-рядить! А я ни судить, ни рядить, только мух ловить!
— Постой, — говорит барин, — я барин, я умею рядить и судить, вылезай из куля!
Выпустил барин Ивана, а сам залез в куль. Оставил Иван барина, сел на тройку, да и был таков.
А пришли Ивановы братья, поволокли куль к проруби, спустили под лед. Забулькало подо льдом в куле.
— Ишь ты, — говорят братья, — это, видно, выходит душа из нашего дурака.
Пошли братья домой, а навстречу им скачет Иван на тройке горячих вороных.
— Эва, каких я поймал лошадушек! — кричит во весь голос.
Задумались братья.
— Вот она, глупь да дурь-матушка: из воды сухим вывела дурака!{166}
Про Великого Полоза
Жил в заводе мужик один. Левонтьем его звали. Старательный такой мужичок, безответный. Смолоду его в гор
— Вот что, Левонтий, старательный ты мужик, говорил я о тебе барину, а он и придумал наградить тебя. Пускай, — говорит, — на себя старается. Отпустить его на вольные работы, без оброку.
Это в ту пору так делывали. Изробится человек, никуда его не надо, ну и отпустят на вольную работу.
Вот и остался Левонтий на вольных работах. Ну, пить-есть надо, да и семья того требует, чтобы где-нибудь кусок добыть. А чем добудешь, коли у тебя ни хозяйства, ничего такого нет. Подумал-подумал, пошел стараться, золото добывать. Привычное дело с землей-то, струмент тоже не ахти какой надо. Расстарался, добыл и говорит ребятишкам:
— Ну, ребятушки, пойдем, видно, со мной золото добывать. Может, на ваше ребячье счастье и расстараемся, проживем без милостины.
А ребятишки у него вовсе еще маленькие были. Чуть побольше десятка годов им.
Вот и пошли наши вольные старатели. Отец еле ноги передвигает, а ребятишки — мал мала меньше — за ним поспешают.