Литературные зеркала

От частых повторений схема вырождается в банальность, в эпигонство, становится пародией на самое себя - и серьезным тоном говорить о многих ее современных интерпретациях как бы уже совсем несерьезно. Отсюда фельетонная нота предыдущего абзаца, невольная, спонтанная, авторским замыслом не предусмотренная.

Впрочем, банальность расхожего штампа - это качество интерпретации, а не схемы. Схема, как и слово, ветшая в конкретных "фразах", сохраняет первозданную свежесть и там, где она начиналась, и там, где ее с умом, талантом и острым чувством новой проблемы продолжают. Поединок - это схема. Тайна - это схема. Любовь без взаимности - схема. Но и тайна, и поединок, и любовь - это вечная явь литературы, ее плоть, кровь, суть.

Не рискую приравнивать к этим схемам, граничащим с вечными темами, мотив разлученных близнецов. Это всего только маленький винтик в том художественном механизме, который использует тайну как двигатель, обращая взаимодействие сюжета и героя, героя и сюжета в художественный закон.

При всей своей "реальной" молодости "близнецы" - а у них, как правило, едва молоко на губах обсохло - очень и очень стары, ибо ведут счет официальным годам от "Менехмов" Плавта (впрочем, думаю, существуют и фольклорные прецеденты).

Наиболее известная модель этого сюжета - конечно же, "Комедия ошибок". (Любопытно, что и "Менехмы", и "Комедия ошибок" - произведения сценические, то есть предназначенные для показа. Зеркальное раздвоение действительности - эффект визуальный, и максимальную эстетическую радость он должен - во всяком случае, по замыслу - доставлять именно зрителям.)

Структурные этапы схемы развертываются у Шекспира в классической последовательности. Сперва устами несчастного отца до аудитории доводится двадцатилетней давности информация об исходном факте: тогда-то и тогда-то, там-то и там-то родились близнецы (даже две пары близнецов), которых, конечно же, сразу разлучило кораблекрушение. После этого драматического происшествия наступила событийная пауза, на протяжении которой действие развертывалось (или не развертывалось - мы этого почти не знаем) за кулисами. И вот включены часы, отсчитывающие настоящее время. Отец в поисках утраченных детей и жены попадает в Эфес. Эфес становится - неведомо для героев - пространственным и хронологическим перекрестком их жизненных путей. На этом маловероятном совпадении основан очередной сценический конфуз теории вероятностей - и вся последующая неразбериха, заставляющая местное начальство, эфесского герцога, недоумевать и сетовать:

Как это все запутанно и странно!

Не опоила ли уж вас Цирцея?

В аббатстве он - и здесь передо мною;

Безумен он - и здраво говорит...

Потом - "очная ставка", когда "заочное" превращается в зримое, когда из осколков возникает целое зеркало, когда по фрагментам, обрывочным образам, кускам смысла реконструируется система взаимных отражений, составляющая основу замысла. Теперь герцог может благодушествовать:

Ну, вот уже начало разъясненья:

Два Антифола на одно лицо,

Два Дромио, как капли две похожих;

Вот подтвержденье их потери в море.

Конечно, здесь родители с детьми

Сошлись опять, и кончен срок разлуки...

Любопытно, что один из близнецов, резонерствующий - по праву всех слуг - Дромио Сиракузский, под занавес провозглашает теоретическое резюме к происшедшему: "Да ты не брат, а зеркало мое". С этим выводом я не могу не согласиться.

А сейчас перечитаем завершающую речь герцога. Что в ней представляет для нас особый интерес, так это не сама констатация фактов, а способ их подачи - сугубо логический: "начало разъясненья", "вот подтвержденье". Терминология судейского документа - да и поза судьи, озабоченного подбором доказательств, анализом улик. Поразмыслив, мы должны будем заключить, что дух закона - "законный" участник спектакля. Типично детективная ситуация требует детективного подхода.

На презумпцию "разлученных близнецов", естественно, ориентируется литература тайн, начиная с готического романа и кончая современной научной фантастикой. Мимо этого персонифицированного приема не проходит ни один мастер авантюрного сюжета, будь то Диккенс или Гюго, Дюма или Понсон дю Террайль. Но, разумеется, специальное пристрастие к "близнецам" испытывает детективный жанр. Упомяну лишь некоторые примеры последнего времени: на большее меня - да и никого другого - не хватит.

Львиная доля загадок, предлагаемых читателю Джеймсом Хедли Чейзом в его "Двойной сдаче", связана с участием в сюжете двух сестер-близнецов, одна из коих - воплощение добродетели, а вторая-преступница. Даже заглавие этой вещи - формула с двойным дном. Имеются в виду "финансовые" смыслы слова, но заодно - к делу приобщен намек на двуплановость романной композиции, сопряженной с присутствием двоящегося персонажа.