Литературные зеркала

Детектив - это торжество разума, цитадель рационализма. Волшебное зеркало может появиться здесь только как романтический повод для последующей агрессии реалистических доводов - в пользу "нормальной" следовательской логики. Любопытно, впрочем, что Дороти Сейерс берет свой сюжет - в основных его событийных деталях - у Стивенсона. Но берет не ради развития, а ради пародийного разворота "на сто восемьдесят градусов". То, что всерьез воспринимается на страницах "Странной истории доктора Джекила...", истолковано теперь как абсурдная, фантастическая версия, коей не стоит придавать ни малейшего значения.

Сейерс отмахивается от зеркал с непомерной, необъяснимой поспешностью, словно боится их гипнотического воздействия. Или, быть может, по причине противоположного характера, аллегорически заявляя: ничего такого не творят зеркала, что выламывалось бы за рамки трезвого детективного жанра, ничего сверхъестественного, иррационального, потустороннего.

Вы замечали, с каким равнодушием смотрят детишки на живопись примитивистов? Глянут - и отвернутся. Ни Анри Руссо, ни Нико Пиросманишвили для них вроде не существуют. Почему? Казалось бы, эти картины созданы в прямом расчете на детское восприятие. Но детское восприятие, видимо, восстает против поддельной детскости. По причине, которую ребенок мог бы выразить словами: "Я и сам это могу". Приблизительно так выглядит в моих глазах бунт Дороти Сейерс против Стивенсона - и против зеркал.

Оговорюсь, что отношение детектива к зеркалам (как и к любым другим предметам) сугубо функционально: ни излишних эмоций, ни напускного безразличия. Нужно по ходу событий зеркало - пожалуйста, его установят. Не нужно - так и не вспомнят, что сей предмет существует.

"Дело о дневнике купальщицы" Эрла Стенли Гарднера. Героиня объясняет, почему она на несколько минут замешкалась: "Боже мой, я вовсе не собиралась задерживать отъезд. Но разве девушка может пройти мимо зеркала? А когда я глянула на свое лицо, пришлось сразу же лезть за пудрой..." Персонажи "Вулканической ночи" Найо Марш проводят львиную долю своего времени в артистических уборных. Так что зеркала становятся неизбежной подробностью действия, ракурсом, разнообразящим повествование: "Джеко посмотрел на свое отражение и состроил гримасу", "Гей Гейнсфорд оказался лицом к лицу со своим отражением, на которое надвигались руки Джеко".

У Агаты Кристи зеркала фигурируют даже в заглавиях. Один роман называется "Достигается с помощью зеркал", другой - "Зеркало с трещиной". "Зеркало с трещиной" - строчка из Теннисона, у которого образ зеркала символ рока. Замысел романа "Достигается с помощью зеркал" - символичен: зеркало, традиционно считающееся эталоном объективности, оказывается здесь синонимом и принципом обмана, источником иллюзионистских эффектов, принятых на вооружение преступником.

В одном случае - у Гарднера - зеркало объясняет затраты сюжетного времени и формирует алиби, в другом - у Кристи - рекомендует систему поведения, но вообще-то под эгидой детектива оно ведет себя исключительно скромно: рядовой, дежурный предмет, "первое, что под руку подвернулось".

Как раз это индифферентное отношение зеркала к детективным коллизиям свидетельствует в его пользу. Значит, не ради поверхностных эффектов рождено оно на свет, значит, есть у него высшее назначение - может быть, этическое, как мы уже предполагали, может быть, натурфилософское или мистическое. Так или эдак - без сверхзадачи оно не обходится: ни в реализме, ни в романтизме, ни в классицизме. Нигде.

Глава I

В ПОИСКАХ ВЕРГИЛИЯ

БЫЛО ЛИ ЗЕРКАЛО У РОБИНЗОНА?

Сверхзадача подчас возлагается даже на "вычтенное" зеркало, на оптику со знаком минус. Вот вопрос: было ли зеркало у Робинзона Крузо на необитаемом острове? Наскоро перелистав книгу Дефо, положительного ответа на свой вопрос не нахожу - и соответственно не нахожу ни одного упоминаемого зеркала. Между тем Робинзону доводилось, пожалуй, время от времени разглядывать свое отражение. И не в какой-нибудь лужице. Иначе вряд ли он мог бы судить о своем загаре, усах и т. п. Значит, можно предположить, что зеркало среди спасенных вещей имелось, и Робинзон игнорирует (или почти игнорирует) его в своем рассказе просто потому, что оно слишком мало значило в его островной жизни. На переднем плане неизменно маячит внутреннее "я" героя, а внешние признаки - личина, оболочка, форма отодвинуты в сторону. Как замечает однажды сам Робинзон, "не много было на острове зрителей, чтобы любоваться моим лицом и фигурой,- так не все ли равно, какой они имели вид?". К зеркалу, стало быть, применена не формула умолчания, а скорее рецептура забвения: с глаз долой - из сердца вон.

Но вот парадокс: зеркало, как бы осененное неким запретом, настойчиво напоминает о себе своим отсутствием. Оно есть хотя бы потому, что его так подчеркнуто нет. А нет бго, думаю, потому, что функция скромной стекляшки общественна, а Робинзон пребывает вне общества.