Литературный агент

— Не впутывайте в свою уголовщину…

— …святые имена! Пардон. Главная загадка — проклятые провалы в памяти! — где я взял орудие убийства. Я думаю, в кухне.

— В какой кухне?

— В такой вот! — огрызнулся Громов. — В адской кухне, где бабушка зелье варит.

— По показаниям свидетелей — Моравы и Тихомировой — в этом аду подобных ножей не было.

— И у меня дома не было! Вы допрашивали мою маму? Она подтвердила?

— Мама подтвердила. Мама все подтвердит.

— И обыск вы, конечно, делали. Нашли точилку? Нет, потому что у нас в квартире ее никогда и не было. Это ведьма наточила нож и вот сюда, должно быть, подложила, на стол.

— И второй сюда подложила?

— Мальчишку мне не «шейте»!

— Молчать! Откуда Морава знала, что пьяному в лоск писателю придет в голову зарезать…

— Оттуда: «с того света», в старину говорили. Из параллельного мира, называют теперь. Недаром все в ее доме произошло. Флюиды! Это оккультная фигура, возьмите бабушку в оборот… а то лучше не трогать. Для вас лучше. А я помню только, как вонзил нож.

— Как? — Следователь коснулся крышки люка, и она захлопнулась, закрыв подземелье. — Подойдите сюда. Вот я кладу на стол… Нет, даже вручаю вам тот нож, заточенный, как скальпель. Осторожнее, в темноте можно порезаться!

С легким лязгом на пол упал нож.

— Плохо ориентируюсь, темно, — в осипшем вдруг голосе подследственного послышалась паника.

— Пошарьте, подберите… Леня! — позвал следователь помощника. — Принеси-ка свечку на минуту, а то тут черт ногу сломит.

Тревожное мерцание слегка озарило удивительную картину на старинный сюжет: русскую печь, лавку, бревенчатые стены, лица словно в масках, с провалами глаз, дощатую крышку люка… в центре поблескивал нож.

— Ну, смелее!

Божественный Юлий подобрал нож, держа его за кончик рукоятки кончиками двух пальцев.

— Как это ни постыдно, — заявил с гримасой, — должен признаться, что от острых предметов мне становится не по себе.

— Может, вы и крови боитесь?

— Истинная правда! — Громов с облегчением положил орудие убийства на кухонный стол. — В нормальном состоянии я б цыпленка не зарезал, но тогда мне было море по колено, — ниспровергатель классики сыпал самыми забубенными фразеологизмами. — И вот сейчас, на месте преступления, меня наконец осенило!

— О чем вы?

— Гипноз! Ей-богу! Однажды Ладушка придумала новую игру — спросите у нее, спросите! — и уговорила Марину. Та помолилась то ли сатане, то ли матери сырой земле… неважно. Важно то, что я все забыл.

— Все?

— Все, что касается Тихомировой. Мы с ней как бы заново познакомились. Такая свежесть чувств вернулась. Через неделю — не по моему хотению, а по бабкиному велению — чары развеялись.

— Так вот кто повлиял на ваши «тексты»! — вырвалось у меня. — А ту неделю вы помните в подробностях?

— Как бы сказать — в редких вспышках, будто в проблесках молнии. Вдруг — лицо Ладушки и мой ужас: кто такая?.. красное вино просвечивает, точно кровь. В общем, как теперь: помню блеск ножа и как я его вонзил…

— Хватит! — вмешался Быстров. — Берите нож.

По знаку следователя Юлий прошел в красную комнату; «камера» за ним; мы столпились в дверях.

— Что было дальше?

Громов пожал плечами.

— Скажите, разве в вашей практике такого не случалось: проспавшись (в моем случае еще и гипноз!), преступник ощущает провал в памяти?

— Случалось. Что мне — вас напоить или загипнотизировать, чтобы правды добиться?

Абсурдист наконец взорвался, швырнув нож на пол:

— Абсурд! Я им должен доказывать, что я убийца! Да почему такое недоверие ко мне, к моим словам?

— Есть такой момент, — признал майор. — Не убеждает меня ваше рвение.

— Это субъективный фактор.

— Согласен. Может, я неправ.

— Я знаю, чего вы добиваетесь! Вам мало моего признания, вы хотите повесить на меня убийство юноши. Но Бог видит: я виноват только перед возлюбленной моей!

Прозвучало с предельным отчаянием, очень искренне; однако не произвело впечатления на ласкового следователя, который поинтересовался жестко:

— И куда вы ее дели?

— Кого?

— Убитую возлюбленную.

Юлий вдруг опустился на колени, облокотился о тахту и зарыдал.

Смертью пахнет

Я вез Страстова в Холмы, воспользовавшись оказией проникнуть на дачу, где обещан сегодня «совет друзей». Молчание прервал он:

— Какой мрак!

— Что именно?

— Да та красная комната в духе первого декадента Эдгара По.

— Я ее называю «пурпурной».

— Темно-багровая… Пожалуй. Драгоценная античная краска из пурпуровой улитки.

— Вы там раньше не бывали?

— Лада не в моем вкусе. Я люблю целомудренных женщин.

— И все-таки вы не ответили на мой вопрос.

— Не бывал. Ее проза с дамским, понятно, оттенком, но в целом — здравый крепкий психологизм. Даже в последние десять лет она, не в пример многим, не унизилась до истерии и извращенства. И надо же — такое «подполье»!

— Выходит, благопристойное творчество компенсировалось развратом жизни.

— Чаще бывает наоборот, — обронил Тимур.

Больше всего меня сейчас интересовало: как фотокор сумел получить приглашение на дачу… а может, и благословение на брак? Но, в качестве «сплетника», я и заикнуться об этом не смел. И опять молчание нарушил он:

— Где тут местная нечистая сила живет? Давайте заедем.