Литературный институт

И предложил почитать все, что возникает у меня в памяти при мысли о том здании на Тверском бульваре №25, где прошли с промежутками 5 лучших лет моей жизни – с 1989 по 1994 годы.

Надеюсь доставить своим бывшим сокурсникам ностальгическое удовольствие, а новым читателям – интерес от встречи с жизнью, которая уже никогда не повторится вновь.

Уфа

«И Степану Халтурину спать не дает динамит…»

Почему у меня сразу по написании названия в заголовке возникла строчка из до трепета любимой поэмы Пастернака «1905 год»?

Разумеется, не потому, что поэт был связан с этим городом.

Пастернак не имеет к Уфе ни малейшего отношения; ему здесь не поставили бы даже уродливого – словно монстр из компьютерной игры! – памятника, украшающего одну из площадей Оренбурга. И напоминающего всем прохожим. что Александр Сергеевич Пушкин в поисках материалов по истории Пугачевского бунта добрался на восток до этого городишки на границе Европы с Азией…

Нет, просто с окна своего 14-го этажа я увидел ползущий вдалеке нефтеналивной состав.

И подумал, что здорово было бы налить эти цистерны не мазутом, а динамитом, а потом грохнуть по одной из них кувалдой.

Чтобы взлетело на воздух все сущее вокруг меня.

В стоса и спаса и в протопопские херувимы,

в католикоса греческого и митрополита Санкт-Петербургского,

с загибом влево при тазовом предлежании,

в 33 света и в мутный глаз

– через 7 гробов в центр мирового равновесия!

1

Я родился в этом городе 22 июля 1959 года. Через

14 лет от Победы над Германией. Или 6 от смерти Сталина. 3 года после одиозного ХХ съезда КПСС, развенчавшего культ Вождя. Съезда, делегатом которого был мой дед по маме, партийный работник…

– так написал я сам о себе во внутреннем монологе полностью аутогенного главного героя романа «Der Kamerad».

Трагедия моя состоит в том, что дед Василий Иванович Улин был партийным работником союзного масштаба и после войны не вернулся обратно в Ленинград, откуда эвакуировался в 1941 году с одним из оборонных заводов.

Если бы он вернулся, то я родился бы ленинградцем и жизнь свою прожил бы совершенно иначе.

Вращался бы среди людей, а среди воинствующего бескультурья, из которого так и не сумел вырваться.

* * *

Не помогло мне и то, что отец мой, врач-хирург-амбидекстр Виктор Никитович Барыкин (погибший трагически на четвертый день после моего рождения) был не просто из старой интеллигентски-барской семьи, а по своей матери Зое Ивановне Воронцовой происходил из ветви того самого дворянского рода.

И даже то, что и отца моего и дядю Михаила Никитовича, уважал один из последних русских интеллигентов этих мест – ушедший от нас Юрий Андрианов…

Высокий, тонкий, серебряновеково бородатый поэт, по возрасту находившийся ровно посередине между мною и поколением родителей.

* * *

И по сути дела всю свою жизнь я пытался выкарабкаться даже не из болота (из болота-то все-таки можно вылезти, если ухватиться за что-нибудь, растущее неподалеку), а из ямы в песке.

То есть оттуда, откуда спасения не может быть в принципе.

2

Писать я начал тому назад более полувека: 21 сентября 1967 года.

* * *

Эту дату отмечаю с биографической точностью.

Ведь до сих пор сохранилась одна из первых записей в дневнике, который я вел спорадически на протяжении четверти века.

В тот день я бодро сочинил собственное продолжение детской сказки -«Приключений мышонка Пика», не помню уже какого автора.

Правда, записать я этого сочинения не смог.

Не по причине неграмотности в 8 мальчишеских лет; читать я научился в 4 года, писать – в 4,5, а в 5 уже и читал, и писал и говорил по-английски.

Просто в ту осень, в первые недели моего второго класса, один одноклассник сделал мне подножку в школьном коридоре.

(Мерзавец – которого никто из дирекции не подумал как следует наказать за членовредительство! – давно умер. Но разбитое колено до сих пор напоминает мне о нем перед сменой погоды.)

Почти всю первую четверть я провел в гипсе.

Мог или лежать или шкандыбать с одной негнущейся ногой, но сидеть было очень неудобно.

И потому мама – заботясь о моем зрении и не позволяя лежа ни читать, ни тем более писать! – сама сделала эту запись под мою диктовку.

* * *

Так получилось, что свои литературные опыты я начал именно с прозы.

И хотя в 1976 году, в 10-м классе…

(Глупо влюбившись в невыносимо красивую девочку из класса 9-го, имевшую лицо девы Марии и красное платье в мелкую черную клетку – стянутое в талии и имеющее длину ровно такую, чтобы наивыгоднейшим образом продемонстрировать неземную красоту ее икр…)

Хотя 10-м классе, уже готовясь к экзаменам на аттестат зрелости, начал писать стихи, все-таки навсегда позиционировал себя именно прозаиком.