Литературный институт

А потом устремился на точку почти бегом.

Высокий и стройный, с пышной шевелюрой, в длинном черном кожаном плаще, почти свежем костюме и белой рубашке при модном по тем временам галстуке из узорчатого кожзаменителя с жемчужным отливом.

Великолепный, как прижизненный памятник самому себе, и невероятно счастливый.

* * *

На широких ступенях перед циклопическим порталом я прождал маленькую девушку целый час.

Мог бы ждать до второго пришествия – которого дождался бы навряд, поскольку и первое остается под вопросом.

Она не пришла.

Не знаю причин; скорее всего, главной был мой уже тогдашний возраст.

* * *

Но неудача меня не огорчила.

Все происходило на 1 курсе.

Будущее казалось уходящим под небеса, словно высотное здание Сталинского классицизма…

Впереди было несколько сессий и достаточно вечеров; в Москве имелось много театров и девушек в них собиралось немало – все у меня было впереди.

Девушки в джинсах, в платьях, в шортах и в юбках.

Девушки в чулках и девушки в узких трусиках.

Девушки в лифчиках с прокладками, в лифчиках на косточках, в лифчиках жестких, мягких и неощутимых кружевных, девушки в «анжеликах» и девушки без «анжелик».

Девушки одетые, полуодетые, полураздетые и совсем раздетые.

Девушки в гостиничных номерах, в комнатах общежития, в его подвальных душевых и на подоконниках его коридоров, на скамейках ночных парков и еще черт знает где…

Так мне казалось в то воскресенье.

* * *

Увы, лишь казалось.

Но то – иная история; сейчас вспомнилось только нечто светлое.

14

Оно пришло ко мне, едва я начала писать о двух любимых городах своей молодости, связанных почти прямой железной дорогой, соединявшей два одинаковых вокзала.

* * *

Ведь все это было.

И не с кем-нибудь, а со мной.

Хотя в жизни столь далекой и столь счастливой, что сейчас уже не кажущейся реальной.

* * *

Рыжая Анастасия еще в те времена предупреждала всех:

«Москва – Санкт-Петербург» – любви прощальной поезд.

Прощай, мой милый друг, быть может, навсегда!

«Москва – Санкт-Петербург»… Любовь моя – как повесть,

Что нам не дописать, быть может, никогда.

* * *

А я все-таки попытался дописать.

Вкус помады

Это было давно, хоть и правда.

* * *

В 80-х годах прошлого века я часто пел одну песню.

Автора уже не помню; не имея привычки без особой нужды рыться в зловонной помойке Интернета, не стал искать я и точного текста, а привожу по памяти один куплет:

Тридцать лет – это солнце и море,

Вкус помады и горечь потери!

Тридцать лет – это радость и горе,

Тридцать лет – это жизнь на пределе…

Впрочем, не исключено, что я перепутал нечетные строки, взяв их из другого куплета.

Отмечу, что песня так и называлась «30 лет», и автор ее считал сей возраст «возрастом вершины», хотя и оговорился в последней строке, что «тридцать лет – это все-таки мало».

Будучи от рождения литератором до мозга костей, при исполнении я слегка редактировал вторую строку, заменив «горечь» на «запах», поскольку полагал, что информация, даваемая двумя разными органами чувств, экспрессивнее, нежели перечисление двух разных вкусов.

В те годы мне самому еще не исполнилось даже тридцати, поэтому символы автора казались верными; лишь много позже я понял, что нет в жизни ни подъема, ни вершины, ни спуска, что сама жизнь есть только миг между прошлым и будущим…

Но это уже совершенно другая песня, да и вообще мои воспоминания – не о песне, а о помаде.

1

И относятся они к чуть более позднему времени – к году 1994-му, завершавшему Московский период моей жизни.

…Была весна, в окно глядели гроздья белые,

Цвела черемуха – о, как цвела она!

Тебе шептал я те слова любви несмелые -

Ты в полночь лунную мне сердце отдала…

Еще одна песня из моего прошлого репертуара всплыла сама по себе, хотя к тому дню отношения не имеет вовсе.

Никому я ничего не шептал и никто мне ничего не отдавал в полночь – ни сердца, ни чего-то более важного для часа любви под взглядом молчаливой черемухи…

* * *

В тот день самом деле была весна. Относительно черемухи… не помню, цвела ли она по Москве именно тогда – помню только, что кончался май, у дверей стоял июнь, а за окном тянулся обычный и даже серенький предлетний день.

Я приехал в Литинститут получать свой второй диплом о высшем образовании.