Литературный памятник

   Случилось это во времена стародавние.
   Тогда красивыми были все ифриты,
   Горные реки растекались по равнине,
   А Величайший не посылал к людям рифмы.

   Жил один человек в селе богатом.
   Ему втемяшилась в голову идея:
   Чтобы стать богам братом
   Башню построить высотой до неба.

   Старики сказали: „Не разумно это.
   Ни к чему нам башня такая.
   Не дадим на это дело и монеты“.
   Ушел мечтатель домой вздыхая.

   Но идея не пропала в суете.
   Стал он думать, где взять кирпича.
   И каламом водил по бумаге,
   Чтоб сбылась, наконец, мечта.

   А простой кирпич не годится.
   Надо крепкий. И глину — в печь.
   Чтоб достать до полета птицы:
   Нужно раньше встать — поздно лечь.

   Как соединить блоки жестко?
   Ему надобен стал раствор.
   И вот тянется башня высоко,
   Стройная, как пальмовый ствол.

   Творил он башню каждое лето.
   Но до полнеба даже не достал.
   Выше башня багдадского минарета:
   Кирпич не выдержал — тонкий дом упал.

   Старики сказали: „Ты глупец“.
   Но упорствуя, он, в глупости своей,
   Надел сияющий мудрости венец:
   Во всём, касаемо растворов и кирпичей.

Послышался поток речей третьего. Как хрустальный бокал битый — голос его. Но голос годам подвластен, увы, так же как волос седине: лишь хной избежать обеленье главы.

   У Якубова сына, известного, был ученик.
   И в снов толковании оказался велик.
   Однажды Милостливый его приветил:
   Своей печатью отметил.
   С тех пор Ученик Правдивого Юсуфа
   Сны продает. Покупка всем доступна.
   Кто жизнь ведет праведную, моста не страшится,
   Тому сон прекрасный приснится.
   А за сны плата проста:
   На свободу пущенная птица.
   Отпусти птицу из души на волю,
   И Сны прекрасные наяву предстанут вскоре.

На небе пастух попрятал овец, а к пастве земной пришел отец. Караванщики отправились в путь предначертанный, а двое поскакали дорогой обветренной.

Они о той беседе мне рассказали, а я же взял, и поделился с вами».

В юрте пастуха, угнездившейся среди холмов широкой монгольской степи, воцарилась тишина. За белыми войлочными стенами, приветствуя приближение ночи, стрекотали какие-то равнокрылые, наверно, цикады. Издалека доносилось блеянье овец и басовитое бэканье баранов. Степь жила привычной, установившейся веками назад жизнью.

— Вопрос, — все тем же неспешным голосом, наполненным добротой и ласковым внутренним теплом, с которым он читал макаму, произнес пожилой низенький человек, сидящий в центре юрты. — Датируйте время написания произведения.

Тут же юрту наполнил гул сдерживаемых юношеских голосов. Студенты совещались, обсуждали: что ответить преподавателю, принимающему зачет.

А рассказчик, дав им задание, налил в простую глиняную чашку крепкий духовитый чай. И пил маленькими глотками горячую жидкость, обжигающую язык и небо, наслаждаясь ароматным букетом горных трав. Он делал вид, что углублен в прочувствование напитка, но сам прислушивался, кто какую точку зрения отстаивал в мозговом штурме.

Наконец, студенты пришли к общему мнению. Задача для специалиста и не была столь уж сложной.

Откашлявшись, скорее для того, что бы преодолеть смущение, а не обратить на себя внимание, старший группы сообщил:

— Великий Лу, мы решили, что макама написана как стилизация в начале двадцать первого века: не позднее две тысячи восьмого года, но не ранее две тысячи четвертого. Скорее всего, является частью более крупного произведения, а автор принимал участие в сетевых литературных конкурсах.