Литературный призрак

Я быстренько ставлю «Сентиментальное настроение» [26]. Мирр и фимиам. Минутку слушаем вместе, как Джон Колтрейн играет вместе с Дюком Эллингтоном. Мне нужно ей так много сказать.

Вдруг в трубку врываются короткие гудки.

— Деньги кончились. А, вот еще монетка, — успевает крикнуть она. — Пока!

— Пока!

— Когда прилечу, я…

В трубке только шум.

В обеденное время заходит господин Фудзимото. Взглянув на меня, смеется.

— Добрый день, дорогой Сатору! — радостно возглашает он, — Погодка сегодня — загляденье! Что скажешь об этой красоте?

Положив на прилавок стопку книг, он с гордым видом приподнимает брови и слегка оттягивает свой галстук-бабочку. Совершенно нелепый: ярко-зеленый в горошек.

— Уникальная вещь! — откликаюсь я.

— И я так считаю! — Он расцветает от удовольствия. — Мы устроили на работе конкурс на самый безвкусный галстук. По-моему, я всех сделал!

— Как съездили в Киото?

— Киото есть Киото. Храмы и святилища. Встречи с типографистами. Надутые лавочники воображают, будто только им ведомо, что хорошо, что плохо. Слава богу, я дома. Родился токийцем — умрешь токийцем.

— Господин Фудзимото! — приступаю к заранее заготовленной речи. — Когда я рассказал Маме-сан, что вы любезно предложили мне помочь с устройством на работу, она велела передать вам и вашим коллегам вот это. Пригодится на вечеринке в честь цветения сакуры.

Я водружаю на прилавок огромную бутылку рисовой водки.

— Сакэ! — восклицает господин Фудзимото, — Вот уважил так уважил! Царский подарок! Мои коллеги его оценят, не сомневайся. Огромное спасибо.

— Нет, это вам спасибо за вашу заботу. Только, пожалуйста, извините и не обижайтесь на меня, я не могу принять ваше великодушное предложение, я слишком невежествен для такой работы.

— Ну что ты, какие там обиды. Я все понимаю, ей-богу. Я просто хотел на всякий случай… — Господин Фудзимото, сильно моргая, поискал подходящее слово, не нашел и рассмеялся, — Я нисколько не обижаюсь. Тебе просто не хочется стать таким, как я, верно?

Это соображение развеселило его, похоже, гораздо больше, чем меня.

— Мне не пристало судить о вас, — говорю я, — Но я был бы рад походить на вас. У вас замечательная работа. Невероятные галстуки. Отличный музыкальный вкус — вы прекрасно разбираетесь в джазе.

Улыбка вдруг сходит с его лица. Он переводит взгляд за окно.

— Вот последний цветок сакуры. На дереве он все время меняется, стремясь к совершенству. А достигнув его, опадает. Когда коснется земли — его неминуемо растопчут. Вот и получается, что абсолютно прекрасен он только то мгновение, пока находится в полете… Мне кажется, только мы, японцы, в состоянии понять это. Как ты думаешь?

По улице, тарахтя, словно захмелевший «бэтмобиль», проплывает фургон, установленные на нем колонки голосят:

— Голосуйте за Синидзу! Только он знает, как победить коррупцию! Синидзу не подведет! Синидзу не подведет! Синидзу не подведет!

— Почему все происходит именно так, как происходит? — Господин Фудзимото шевелит ладонью в воздухе. — После газовой атаки в метро, насмотревшись репортажей по телевизору, я все пытаюсь понять… Почему вообще что-либо происходит? Какая сила удерживает мир и не дает ему рассыпаться в прах?

Я никогда не понимаю, когда господин Фудзимото спрашивает, а когда его вопросы — чистая риторика.

— А вы знаете?

— Не знаю. — Он пожимает плечами, — Честно, не знаю. Порой мне кажется, что это главный вопрос жизни, а все прочие — только его отростки.

Он проводит рукой по редеющим волосам.

— Как ты думаешь, может быть, ответ — любовь?

Я пытаюсь и не могу заставить себя думать — в уме мелькают разные картинки. То отец — человек, которого я считаю отцом, — глядит на меня через заднее стекло автомобиля. То мужчина в деловом костюме, который три или четыре года тому назад упал на тротуар с девятого этажа, когда я выходил из «Макдоналдса». Он лежал метрах в трех от меня. Рот приоткрыт, словно от удивления. Темная струйка изо рта растекалась на тротуаре между осколками зубов и стекла. Потом вдруг — брови Томоё, ее нос, ее шутки, ее акцент. Томоё сейчас летит в Гонконг.

— Тут нужна мудрость, господин Фудзимото. Я еще слишком молод, чтобы ответить на этот вопрос.

Улыбка возвращается на лицо господина Фудзимото, его глаза пропадают в морщинках.

— Это очень мудрый ответ, Сатору!

Он купил диск Джонни Хартмана с прекрасной версией «Пусть песня рвется из моей груди» [27]и попрощался.

Комар жужжит над ухом, как миксер на третьей скорости. Покрутив головой, прихлопываю мерзавца. Начался сезон комаров. Я как раз собираю его останки в бумажку, когда входит жена Такэси, с которой ему так и не удалось помириться. Она подняла солнцезащитные очки на макушку, и они утонули в густых прекрасных волосах. Ее сопровождает одетый с иголочки господин — адвокат, сразу догадался я. Они оглядывают все вокруг. Когда устраивался на работу, я провел целый вечер у них с Такэси в Тиёде. Но сейчас она еле кивнула, словно не узнала меня. Адвокат, тот вообще не замечает моего присутствия.