Литературный призрак

Сестра Ганги ходила к этому шаману, когда не могла забеременеть. Через девять месяцев родила двойняшек, причем в рубашке — счастливый знак. Сам президент советуется с шаманом. Шаман может лечить лошадей. Говорят, он двадцать лет прожил отшельником в дальней провинции Баян-Олги. Во время советской оккупации местные власти несколько раз пытались арестовать его за бродяжничество, но каждый, кто приближался к нему, возвращался с пустыми руками и с пустыми глазами. Было ему двести лет.

Я с большим нетерпением ожидаю встречи с шаманом.

В моем положении есть свои преимущества: я не старею и не забываю. Моя свобода превышает степень человеческого разумения. Но есть ограничения, которые мне не дано преодолеть. Например, я не могу избавиться от постоянного бодрствования. Я так и не научился спать или хотя бы грезить. И то знание, к которому я более всего стремлюсь, ускользает от меня: мне не удалось выяснить, откуда я взялся и есть ли еще на свете подобные мне.

Покинув деревню у подножия Святой горы, я странствовал по Юго-Восточной Азии. Обшаривал сознание стариков, все укромные уголки, чердаки и подвалы, — не прячутся ли там бестелесные духи, подобные мне. Я обнаружил там легенды о таких, как я, но ни малейших следов их реального присутствия. В 1960-е годы я пересек Тихий океан.

Памятуя о сумасшествии доктора, я держал язык за зубами и не выдавал хозяину своего присутствия. Меньше всего я хотел плодить мистиков, психов и писателей. Однако, встречая на своем пути мистика, психа или писателя, я иногда вступал с ним в диалог. Один писатель из Буэнос-Айреса даже предложил название для меня — noncorpum,что значит «бестелесный», во множественном числе — noncorpa.Если только наступит день, когда множественное число понадобится.

Я провел несколько дивных месяцев, ведя с ним диспуты по метафизическим вопросам, и мы написали несколько повестей в соавторстве. Но «я» не переросло в «мы». В 1970-е годы я дал объявление в «Нэшнл инкуайрер». Американцы самый чокнутый народ в мире. Откликнулись 19 человек. Я познакомился с каждым. Все то же: мистики, психи, писатели. Я искал даже в Пентагоне. Открыл много интересного, но никаких признаков существования собратьев noncorpa.В Европе никогда не бывал. Эта часть суши, над которой нависла тень ядерных боеголовок, не кажется мне перспективной.

Я вернулся на Святую гору, обогащенный знаниями благодаря не одной сотне хозяев, но по-прежнему ничего не ведая о своем происхождении. Я устал от скитаний. Святая гора — единственное место на земле, с которым я ощущаю связь. Десять лет я пользовался гостеприимством монахов, которые обитают на склонах горы. Вел размеренную и спокойную жизнь. Подружился с одной старой женщиной, которая держала на горе чайный домик. Она принимала меня за говорящее дерево. После ее смерти я ни с одним человеком не разговаривал.

— Входи, доченька, входи! — раздался из юрты голос шамана.

Над входом висит выбеленная солнцем челюсть. Ганга оглядывается — ее вдруг охватывает страх. Мальчик играет с красным мячиком. Подбрасывает его в бледно-голубое небо, запрокидывает голову, ждет, потом ловит. Ганга видит ову— горку священных камней и костей. Склоняется перед ней, потом ступает в дымный сумрак юрты.

— Входи, доченька!

Шаман сидит на коврике. Медитирует. С балки свисает лампа. В медной тарелке оплывает сальная свеча. Дальняя стена увешана шкурами животных. Воздух густой от курений.

Возле входа стоит резной ящик. Ганга открыла его и положила туда почти все тугрики, которые Каспар дал ей на чай накануне вечером. Потом сняла обувь и в правой, женской, половине юрты опустилась на колени перед шаманом. У шамана морщинистое лицо, по которому невозможно определить возраст. Седые спутанные волосы. Закрытые глаза вдруг широко распахиваются. Он указывает на низкий столик — на нем стоит старый чайник.

Ганга наливает в костяную чашку темной жидкости без запаха.

— Пей, Ганга, — говорит шаман.

Моя хозяйка делает глоток и хочет начать рассказ, но шаман жестом останавливает ее.

— Ты пришла, потому что в тебя вселился дух.

— Да, — отвечаем мы с Гангой в один голос.

Ганга остро ощущает мое присутствие и роняет чашку. Недопитая жидкость растекается по циновке.

— Мы должны выяснить, чего он хочет, — говорит шаман.

Сердце Ганги бьется, как мышь в коробке. Я осторожно отключаю ее сознание.

Шаман замечает перемену в ее состоянии. Он берет перо и чертит в воздухе какой-то знак.

— Кто ты, дух? — спрашивает шаман, — Предок этой женщины?

— Не знаю, кто я, — отвечаю я голосом Ганги, только охрипшим, словно пересохшим, — Сам хочу узнать.

Как странно снова произносить это слово — «я».

Шаман сохраняет полное спокойствие.

— Назови свое имя, дух.

— Я обхожусь без имени.

— Ты предок этой женщины?

— Ты уже спрашивал. Нет. Насколько мне известно.

Шаман стучит костью об кость, бормоча что-то на неизвестном мне языке. Потом вскакивает на ноги, поднимает руки и сгибает пальцы, как когти.

— Именем великого Эхий-мергена заклинаю тебя — покинь тело этой женщины! Изыди! — орет шаман.

Ох уж эти штучки.