Литературный призрак

Он вручает Джерому пиццу, которую захватил по дороге в одном из своих ресторанов. На нем новая кожаная куртка цвета черной смородины. Ему нравится называть меня «детка», хотя он моложе меня лет на восемь или девять. Он улыбается. Добрый знак. Он снимает большие темные очки и с восторгом смотрит на картину.

— Джером! Ты превзошел самого себя!

Джером издевательски кланяется.

— Как мило с твоей стороны, что заскочил на огонек!

Руди никогда не улавливает иронии Джерома, предоставляя мне обижаться за него.

— Джером, ты гений!

— Благодарю за похвалу. Делакруа мне действительно удался. Как прошла встреча с нашим покровителем из мэрии?

— Грегорский неотразим! Завтра утром пришлет человека, который заберет Делакруа.

Не нравится мне эта новость.

— Почему не ты сам едешь к покупателю?

Руди складывает руки, как Папа Римский:

— Хельсинки — не ближний свет, детка. Зачем мне тащиться туда? Они готовы сами пошевелиться — и ради бога. Значит, нас стали больше уважать. Еще это значит, что мне не придется рисковать своей шеей на таможне. Котенок, как мне не хватало тебя ночью…

Руди дурашливо улыбается. Не нравится мне эта дурашливость. Обвальный идиотизм на почве кокаина. Он протягивает руку к моей груди, но я не позволяю себя лапать. Руди со смехом валится на диван.

— Скажи ты ей, Джером!

Джером входит с тарелками и ножом для пиццы.

— Что ей сказать?

— Что над Грегорским крыша не протекает.

Джером хмурится:

— А если протекает и он решит нас сдать, то нас отымеют и в Петербурге, и в Виндзоре.

Улыбка на лице у Руди съежилась, как обгоревшая страница.

— Черт подери, да что на вас нашло сегодня? Солнышко светит, через две недели и сорок восемь часов мы станем на двести тысяч баксов богаче, а у вас такой похоронный вид, будто мать родную продаете торговцу человеческими органами! Если проблема в его гребаном величестве господине Грегорском, то поймите: в первую очередь отымеют его. Поэтому он больше не имеет дела с зелеными головастиками, только с серьезными людьми. У меня надежная крыша в этом городе. И не только в этом. У меня везде надежная крыша.

— О, святой Киаран [45], да никто и не сомневается, — говорит Джером с мученическим видом.

Не следовало ему делать такого вида. Руди вскипает.

— Да, черт подери, никто! Никто не сомневается! Сам Кирш не сомневается! Ширликер с дружками не сомневается! Артурчик Копейка не сомневается! Вы знаете, кто такой Артур Копейка? Это самый крутой — ясно? самый крутой — торговец героином от Берлина до Урала! Так почему же вы, мои друзья, думаете, что я слабее, чем тот сраный Борис Франкенштейн? Почему?

Джером повел совиным глазом.

— Говорят же тебе — никто не сомневается. Правда, Маргарита?

Мой бедный, бедный мальчик. Совсем укокошился.

— Ну что ты, Руди. Как можно сомневаться? — успокаиваю его я.

Руди перескакивает на другую тему, позабыв, о чем мы говорили:

— У тебя есть табаско? Эта грузинская сучка забыла положить соус. Сиськи что надо, минет делает отлично, но тупа как пробка. Напомните, чтобы прогнал ее, пока не слишком разжирела на такой зарплате.

— Ничего, я принесу табаско, — смеюсь я его милым шуткам. — Заварить тебе кофейку покрепче?

Он не буркнул «нет», значит — «да».

Половину пиццы мы съели в молчании.

— Есть одно маленькое новшество, — заговаривает Руди. — Я хотел бы внести его в нашу операцию.

— Слушаем внимательно, — откликается Джером.

— Маргарита должна встречать меня с бригадой уборщиц у служебного подъезда, а не дожидаться в зале.

— Не понимаю причин, — отвечаю я.

— Именно поэтому планирую операции я. Ты никогда не понимаешь причин, а я понимаю. Слушай и запоминай. Ты стоишь у входа и ждешь нас. Все уборщицы расходятся по своим залам. Мы идем в зал Делакруа. Как обычно, подменяем картину, натираем пол и возвращаемся к служебному подъезду. Проходим через охрану. Какая тебе разница?

Джером выковыривает креветки из расплавленного сыра.

— Туда и анчоусов положили, что ли? Ты в последнее время много тусуешься с эрмитажниками.

— Значит, тем меньше подозрений вызовет мое появление!

Руди продолжает, размахивая бутылкой над бокалом.

— Это и есть стиль от Руди. Вот почему у моей фирмы такая репутация. Вот почему Грегорский заключил контракт на уборку именно со мной. Вот почему он поручил операцию именно мне. Не Киршу, не Чехову, не Конюхову, а мне. Вот так-то. Есть вопросы?

Джером с равнодушным видом качает головой. Ему что — его миссия выполнена. Ему хорошо живется — целый день забавляйся с красочками, а денежки капают на банковский счет. На персональный счет, замечу.

— Руди, солнышко, — открываю я рот.

— Ну, что еще?

— Я только не понимаю, когда же мы обсудим… Ты знаешь, что я имею в виду…

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, помнишь, мы говорили…

Все эмоции Руди отражаются на лице. Он и не пытается от меня ничего скрывать. Это одна из причин, почему я люблю его. Он швыряет тарелку на стол, пицца падает.

— Черт подери! Опять! Не доставай меня, Маргарита. Ты принялась за старое? Хватит пилить меня, будто тебе сто лет и ты уже прям вся в морщинах и в маразме. Иногда мне кажется, что я сплю с собственной бабушкой.