Литературократия

(561) Там же: 71.Ср. с утверждением И. Смирнова, который, также полагая, что постмодернизм не дистанцировался безоговорочно от тоталитарного наследия, и обнаруживая связь между соц-артом, московским концептуализмом и сталинской тоталитарной культурой, констатирует, что соц-арт и тоталитарное искусство остаются антиподами (Смирнов 1999а: 98–99).

(562) Гройс 1993: 7. То, что Гройс называет неискусством, чаще всего интерпретируется как выход за пределы поля искусства и использование публичного поведения в качестве новой авторской функции. Так, В. Кривулин полагает, что в ситуации постмодерна «литературное дело» сведено исключительно к моменту автопрезентации. Игра авторскими имиджами становится ключевым литературным приемом, осознается как непременное условие профессионального бытия литератора. При таком подходе понятие «делания» распространяется исключительно на сферу публичного поведения автора (Кривулин 1997: 327). Однако если говорить о литературе, то протест против игры имиджами оказывается синонимичен отказу признать, что поле литературы не способно порождать радикальные и инновационные практики, и без выхода за пределы текста (и поля литературы) инновационность недостижима.

(563) Гройс 1993: 9.

(564) Гройс 1993: 9.

(565) Ср. критику постмодернизма И. Смирновым, который одну из задач своей последней книги видит в необходимости «вернуть ценность категориям классической философии (таким, например, как субъект-объект и др.), перетряхнув их содержание» (Смирнов 1999а: 109).

(566) Гройс 1993:10.

(567) Эпштейн 1996: 167.

(568) Эпштейн 1996: 169.

(569) Смирнов 1994: 317.

(570) Эпштейн 1996: 170.

(571) Эпштейн имеет в виду известное рассуждение Лиотара о постмодернизме, где постмодернизм предстает не как завершение модернизма, но, скорее, его рождение. Для Лиотара в этом случае произведение может стать модерным, если оно сначала является постмодерным. То есть постмодерное парадоксальным образом понимается как «будущее в прошедшем» (см. подробно: Lyotard 1979: 79–81). Именно это утверждение Лиотара, опровергнутое впоследствии Джеймисоном (см.: Jameson 1984: 65) и скорректированное самим Лиотаром, используется Эпштейном для доказательства неизбежной смены постмодернизма «прото-» или «пост-постмодернизмом», под которым понимается очередная версия модернизма.

(572) Эпштейн 1996: 174.

(573) Эпштейн 1996: 176.

(574) Там же: 176.

(575) Характерно, что и Д. А. Пригов говорит о «принципиальной постмодернистскости русского культурного менталитета, правда, никогда до концептуализма не бывшего отрефлексированным, артикулированным и тематизированным» (см. подробнее: Пригов 1999).

(576) Эпштейн 1996: 179.

(577) По утверждению Хансен-Леве, Россия является не симуляцией Запада, а диссимиляцией его «или, точнее, того, что принимается в России за Запад». См. подробнее: Хансен-Леве 1997: 218.

(578) Куридан 2000: 92.

(579) Куридан 1996: 56.

(580) Куридан 1992: 232.

(581) См.: Witte 1996.

(582) См. подробнее: Курицын 2000: 94.

(583) См. подробнее: Kristeva 1969: 143.

(584) Ср., например, утверждение связи операции десакрализации и идеологического потенциала соцреализма, используемого как пре-текст: «Магия этих цитат зависит от существования их источника, на худой конец — живой памяти о нем» (Кенжеев 1995: 204). Так как память об идеологической наполненности соцреализма стремительно тускнела, малопродуктивной объявлялась и операция деконструкции.

(585) Для Серафимы Ролл кажется вполне корректным рассматривать идеи и тексты Ерофеева и Сорокина «как продолжение идеологии модернизма», так как «критика предшествующей идеологии или советского менталитета является самодостаточным критерием <…> и она никак не совмещается с постулированием новых типов субъективностей» (Постмодернисты 1996: 24). Под новыми типами субъективностей Ролл, скорее всего, понимает формы репрессированного традиционной культурой сознания, но и эти формы присутствуют в дискурсах Ерофеева и Сорокина, но присутствуют не как «положительные ценности», а как еще один объект деконструкции, что и вызывает возражение исследователя.

(586) См.: Курицын 2000: 98.

(587) Симптоматично, что демоническая константа подлежит авторскому постулированию. См. примеч. 227.

(588) См.: Fiedler 1988.

(589) Под влиянием сужения поля «высокой литературы» и потери им легитимной власти, а также по мере возрастания роли массовой культуры «у многих молодых писателей наблюдается тяга сочинять жестко-жанровые вещи, написанные в четкой стилистике, — рассказы под Эдгара По или психологические детективы <…> С другой стороны, наблюдается удивительная тяга к повествовательности, к фантастическим сюжетам» (см. подробнее: Курицын 1996). Иначе говоря, аккумуляция власти массовой культурой заставляет «молодых писателей» встраивать свои стратегии в поле масскультуры (и использовать соответствующие приемы) в поисках более легитимного статуса.