Открытый финал и резкий обрыв повествования дают возможность различного толкования фантастического. С одной стороны, оно объясняется болезнью главного героя, сошедшего с ума от осознания недостижимости идеала. С другой – «Штосс» предстает как собственно фантастическая повесть с «живым» приведением. Возможность рационального объяснения событий все время ставится Лермонтовым под сомнение. Он нарочито подчеркивает нездоровье Лугина, однако в самой этой болезни есть что-то фантастическое – желтыми герою кажутся только лица, слуховая галлюцинация оказывается сообщением действительно существующего адреса и т.д. Балансировать на грани фантастического и реального, все время ставя под сомнение то одно, то другое, Лермонтову во многом позволяет ирония. В повествование вкрадывается тонкая пародия на типичные приемы «страшных» историй (неведомый голос, таинственный портрет, поединок с приведением и др.). Однако та же ирония, лишая повествование романтической экзальтации, углубляет серьезность и трагизм переживаний Лугина, делает рационально-материалистическое объяснение сверхъестественного неприемлемым.
Традиция готических романов, проявившаяся в «Штоссе», нашла отражение и в раннем прозаическом опыте Лермонтова «Вадим». По замечанию Эйхенбаума, «рембрандтовское освещение», построенное на ярких контрастах света и тьмы, сообщает «Вадиму» «характер мрачной фантастики», «роднящий роман Лермонтова с романом ужасов (в том числе и с Гюго)» [7, 132]. Другое произведение Лермонтова, тесно связанное со «Штоссом», – повесть «Фаталист». Здесь также появляются темы вызова Судьбе, карточной игры, таинственных предчувствий, рокового совпадения событий. Неоднозначность толкованию происходящего вновь придает ирония, с одной стороны, лишая патетики философско-мистические размышления героя, с другой же, ставя под сомнение доводы здравого смысла.
Лермонтов был убежден в «неисчерпаемости внутреннего мира, невозможности постигнуть его при помощи рассудка» [4, 280]. Произведения поэта наполняют мистическое мироощущение, религиозно-философская рефлексия. Когда речь заходит о тайнах мироздания и человеческой души, связи мира земного и потустороннего, о высшей, духовной реальности, в произведениях Лермонтова нередко появляется фантастическое. Оно органически вплетается в ткань повествования, носит визионерский характер, его наличие никогда не поясняется автором. Зачастую без объяснения остаются и причины изображаемых событий. Умолчание и недосказанность создают особую мистическую напряженность, ведут к символизации образов, порождают многоплановость их интерпретации.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
«Чёрствый» Печорин: об одном эпизоде и об авторской позиции в романе «Герой нашего времени»
Статья посвящена анализу и интерпретации одного из эпизодов в романе «Герой нашего времени» (последней встречи Печорина с Максимом Максимычем). Доказывается, что господствующее представление о проявленных Печориным «черствости» и «бессердечии» не соответствует истине: авторская оценка Печорина в этом эпизоде не формулируется, а утверждение повествователя о «черствости» главного героя является ироническим.