Литературоведческий журнал №41 / 2017

И еще вдогонку о креативности литературы и революции. Толстой выдумал Лёвина, и в марте 1917 г. он стал премьер-министром (министром-председателем) первого состава Временного правительства. Это был князь Георгий Евгеньевич Львов (Рюрикович, как и Лев Николаевич). Великий писатель, несмотря на разницу лет (33 года), хорошо знал великого земца. И дело здесь не в том, что он списал Лёвина со Львова. Это было невозможно именно из-за возрастного несовпадения (да и вообще так не делается). Напротив, нарисовав Константина Лёвина, Толстой «придумал» князя Георгия Евгеньевича. Кстати, в эмиграции Львов «оправдал» творческую фантазию своего литературного отца. Подобно Лёвину (Толстому) опростился, работал сезонным рабочим у зажиточных крестьян Подпарижья, тачал обувь, шил дамские сумочки – с этого и жил. Земского денежного запаса, к счастью, спасенного от большевиков, не трогал (на себя ни копейки), только в помощь нищенствующим эмигрантам. Львов – полностью реализованный Лёвин (иногда мне приходит крамольная мысль: отчего Толстой не создал героя типа Дурново, Столыпина, Крыжановского (не путать этого замечательного деятеля с ленинским дружком), Поливанова и др.?)

Но и второй министр-председатель – Александр Федорович Керенский, потомственный дворянин, присяжный поверенный, депутат Государственной Думы – тоже выдумка литературы7. Здесь многие поработали: Тургенев, Достоевский, Чехов, Блок, Ал.Н. Толстой и др. Он прожил свою жизнь, как Рудин. Стопроцентный «лишний человек». Никому не нужный – ни эмигрантской России, ни советско-постсоветской, ни диссидентам, ни Западу. Во всем и перед всеми виноватый. Старший Верховенский. Рыцарь Прекрасной Дамы, оказавшейся Катькой из «Двенадцати» (шоколад «Миньон» жрала).

Чтобы понять, чем был Февраль, кем был Керенский, обратимся к свидетельствам двух замечательных русских людей – знакомца Александра Федоровича Исаака Бабеля и эмигранта Николая Осипова (умер в 1963 г.). У первого есть акварельный рассказ «Линия и цвет». Великих стилистов пересказывать нельзя… Но попробую хотя бы сюжет. Бабель познакомился с Керенским 20 декабря 1916 г. (по ст. стилю) в санатории Оллила (Финляндия, тогда особая часть Империи). Они гуляли в лесу, и вдруг писатель понял, что Керенский близорук и ничего толком не видит. Посоветовал ему купить очки. На что будущий премьер возразил: зачем? я вижу цвета, мне не нужны линии.

«А Александра Федоровича я увидел через полгода, в июне семнадцатого, когда он был верховным главнокомандующим и хозяином наших судеб.

В тот день Троицкий мост был разведен. Путиловские рабочие шли на Арсенал. Трамвайные вагоны лежали на улицах плашмя, как издохшие лошади.

Митинг был назначен в Народном доме. Александр Федорович произнес речь о России – матери и жене. Толпа удушила его овчинами своих страстей. Что увидел в ощетинившихся овчинах он – единственный зритель без бинокля? Не знаю… Но вслед за ним на трибуну взошел Троцкий, скривил губы и сказал голосом, не оставляющим никакой надежды:

– Товарищи и братья…»8

Помните «Бесы»? Это репортаж из последовавшей истории.

А вот Николай Осипов, младший современник Керенского и Революции. Но это все о нем, «лишнем человеке», «Рудине». «Революция, отнюдь не социалистическая по своим намерениям, оказалась в распоряжении социалистов. Они творили чужое дело, отчего сами не были в восторге. Были они люди благонамеренные, и если судить по их намерениям, то их право если не на золотую, то на серебряную медаль неоспоримо. Их принципы были прямолинейно демократическими; они были платоническими любовниками демократии безвоздушного пространства (выделено мною. – Ю. П.). Руки, поднявшие грандиозное дело, были слабы и неумелы»9.

Точнее не скажешь. А к Александру Федоровичу еще вернемся…

* * *

В начале этого текста мы уже говорили: Русская Литература создала альтернативную (наличной) «Вселенную». Там было так, как мечталось, там был мир, к которому стремились. Я называю это виртуальной цивилизацией Лишнего Человека (по терминологии Русской Системы). Роль Церкви была отдана Литературе. Огромным влиянием пользовались «светские старцы» (Карамзин, Гоголь, Достоевский, Толстой; отчасти это продолжилось в советское время – Горький, Солженицын), которые учили жить и власть, и общество. Существовали и цари – «властители дум» (Герцен, Чернышевский), парламенты – «толстые журналы», «государственное тело» – университеты, салоны.