Литерный А. Спектакль в императорском поезде

Деникин (говорит сначала сдержанно, потом всё более отчаянно, до крика, размахивая руками). Буду говорить резко, но как я говорил при самодержавии царей, так буду говорить и при самодержцах революции. Я застал Западный фронт в полном развале. Сорок восемь батальонов отказались идти в бой. Один из трёх ударных корпусов разворачивался две-три недели, другой совсем не развернулся. Я решил наступать, невзирая ни на что. Я снял всё негодное с фронта (всего до тридцати тысяч) и отвёл в тыл. Двадцатый корпус был двинут мной на смену правофлангового корпуса — я его считал лучшим, однако как только он получил боевой приказ… Одна из его дивизий в первую же ночь прошла тридцать вёрст, а потом вернулась в своё первоначальное месторасположение. Другая дивизия вовсе отказалась наступать. В частях — неповиновение, разбои, грабежи; опустошались винокуренные заводы.

Адъютант справа. Телеграмма комиссара Западного фронта Верховному главнокомандующему и военному министру. Беспорядки в Ржеве ликвидированы…

Адъютант слева. Во время беспорядков разграблено двадцать тысяч вёдер водки, и пришлось уничтожить за отсутствием хранилищ пять тысяч ведер. Остальные водка и спирт перекачены в цистерны и помещены в надёжное здание.

Адъютант справа. Против ослушников было прибегнуто к вооружённой угрозе без применения оружия.

Адъютант слева. Подпись: комиссарзап Жданов.

Деникин (распаляется всё больше, выбегает из-за стола, кричит уже не совещанию, а нам, отчаянно жестикулируя). Разлагающий армию элемент — это комиссары и комитеты! Восьмого июня фронтовой комитет вынес резолюцию не наступать, восемнадцатого июня вынес резолюцию наступать! За десять дней совершенно перекрасился! Комитет второй армии: первого июня решил не наступать, а двадцатого июня — наступать! Минский комитет большинством — сто тридцать два против семидесяти двух голосов вынес резолюцию не наступать, указывая на то, что наступление есть измена революции! Комитеты недопустимы! Комитеты смещают начальников! В Первом Сибирском корпусе сместили командира корпуса, начальника штаба корпуса, начальника Первой Сибирской дивизии. Я не допустил этого смещения, но командир корпуса, придя ко мне, плакал, рыдал, и мне пришлось позволить ему уйти.

Брусилов. Работа комитетов и комиссаров не удалась, они заменить начальников не могут.

Тут оживает за столом гибкая спортивная фигура во френче военного типа без погон; над фигурой — хорошо посаженная голова с физиономией благородного англичанина; небольшие усики, тёмные пристальные глаза и нарождающаяся лысина.

Это комиссар Юзфронта Савинков.

Савинков. Комитеты осуществляют законные права солдат как российских граждан! Посмотрите, как они поддерживают главкоюза Корнилова!

Деникин. У меня есть статистические данные — на фронте было шестьдесят случаев свержения начальников!

Савинков. Русская армия — армия демократическая, республиканская; высший же командный состав назначен ещё старым правительством.

Портрет Керенского. Кто первый усмирил сибирских стрелков? Кто первый пролил для усмирения непокорных кровь? Мой ставленник, мой комиссар.

Савинков. В седьмой армии комиссар остановил пятнадцать тысяч дезертиров. Без комиссаров обойтись нельзя! Пока в России есть революционная власть, должны быть глаза и уши у этой власти.

Деникин. Глаза и уши! Вспомните, как в семьсот третьем Сурамском полку избили депутацию Соколова! Военный министр тогда послал сочувственную телеграмму…

Адъютанты оба, как по приказу, разворачивают газеты. Далее читают и разыгрывают читаемое как сценку — при участии Деникина.

Адъютант справа. «Петроградская газета» от двадцать третьего июня. «Из Петрограда на днях на Западный фронт приехали, с целью убедить колеблющиеся части в необходимости наступления, члены Исполнительного комитета Петросовета присяжный поверенный сенатор Николай Соколов и три солдата — Вербо, Розенберг и Ясайтис».

Деникин. Этот Соколов, говорят, чуть ли не сам писал первого марта в Таврическом дворце чудовищный «Приказ номер один»! «Винтовки и пулемёты под контролем ротных и батальонных комитетов»!

Адъютант слева. «В восемь часов вечера на поляне открылось общее собрание полка… Первую речь, длившуюся более часа, произнёс Соколов, а за ним говорил Вербо. Речи касались вопроса о необходимости единения; указывалось, что отказ от поддержки наступающим и проливающим свою кровь войскам равносилен измене нашим братьям. Речи были выслушаны внимательно, но с явным недружелюбием».