Литерный особой важности

Старший прапорщик госбезопасности Лавоченко Юлия Валерьевна стояла у покосившейся оградки одного из свежих захоронений на протяженном местном кладбище, тянущимся по склонам меловых гор всюду, куда хватало глаз. Гранитные памятники, старые деревянные кресты поражали своим разнообразием и навевали какое-то внутреннее спокойствие, будто весь этот безумный мир на какое-то мгновение приостановил свое сумасшедшее течение, чтобы насладиться в полной мере царившим в этом месте покоем и дыханием вечности.

Юлька кладбища не любила. Атмосфера горести, невыносимой печали мгновенно ложилась на ее хрупкие плечи, едва она ступала на рыжую глиняную землю погоста. Вот и сейчас, стоя у могилы капитана Лужина, она чувствовала себя очень неуютно, кутаясь в тонкий платок под порывами сильного пронизывающего ветра.

Коменданта Чуйки похоронили в самой середине местного кладбища на одном участке с его бабушкой, счастливо улыбающейся с фотографии на старом деревянном кресте кое-как покрашенном синей краской. Крест давно было пора менять. Он покосился, у основания подгнил, но старушка все так же умиротворенно смотрела с фотографии своими чуть раскосыми глазами, там, наверху, на небе прощая все и всем.

Лавоченко аккуратно положила на высокий могильный холмик четыре гвоздики, купленные в единственном в городе цветочном магазине. Подожгла щелчком зажигалки затухшую небольшую свечку у самого основания креста, укрытого скромными венками. Пламя заиграло на ветру, задрожало, но не затухло.

– Я каждый день сюда прихожу, чтобы зажечь ее…– раздался позади девушки женский грустный голос. Напротив могилы с охапкой живых цветов стояла женщина средних лет в черной косынке. Ее серые и без того невыразительные глаза смотрелись какими-то выцвевшими от выплаканных слез. Похудевшее, осунувшееся лицо смотрела с недоброй неприязнью на Юльку, почему-то смутившуюся от столь пристального взгляда.

– Здравствуйте!– поздоровалась Лавоченко, медленно выходя из-за оградки.

– Я его жена,– женщина обошла ее стороной. Поправила несколько съехавших от ветра венков, уложила новые цветы, чуть сдвинув принесенные Юлькой гвоздики в сторону.– Ну, здравствуй, Алешка…

Она быстро наполнившийся слезами взгляд от фотографии с еще счастливым капитаном Лужиным в сторону, смахнув серебристую слезинку на впалой бледной щеке платком.

– Меня зовут Юлия…

Столь неприязненного взгляда Лавоченко на себе еще никогда не ловила. Казалось, женщина, если бы могла, то непременно испепелила бы ее.

– Елена…– выдавила он из себя, отворачиваясь.

– Я веду дело об убийстве вашего мужа,– добавила Юлька. Когда она пробовала с утра набрать домашний телефон Лужина, то долго никто не брал трубку, и лишь с седьмого раза ответила какая-то женщина, сообщившая ей, что Елену Константиновну Лужину можно найти в это время на кладбище. Именно сюда старший прапорщик госбезопасности и направилась. Не получив никаких других указаний от своего непосредственного начальника, она самостоятельно решила разрабатывать убийство коменданта станции. Может и там найдется какая-то ниточка, которая приведет их к таинственной террористической организации? Начать расследование Юля решила начать с опроса жены Лужина.

– Вы непохожи на следователя…– вяло улыбнулась с все тем же холодным взглядом Елена Константиновна.– Да и была у меня уже милиция!

– Я не из милиции,– оборвала ее девушка, доставая свое удостоверение из сумочки,– старший прапорщик госбезопасности Лавоченко Юлия Валерьевна.

Взгляд вдовы немного потеплел. Она повернулась к моей помощнице, заинтересованно глядя на нее.

– Вы, простите меня…Последнее время здесь объявилось много…– она смутилась, даже слегка покраснела.– Особ женского пола к нашей семье не имеющих никакого отношения, так сказать, даже наоборот…

Елена Константиновна всхлипнула и со злобой посмотрела на фото мужа. Это не преминула отметить Лавоченко, чувствуя, что спешить с распросами не надо, что убитая горем женщина, как придет время сама поделится всем с ней, нужно было только лишь подтолкнуть изнутри все то, что она долго держала в себе. Весь этот ком, сжирающий вдову, будто язва.

– Если хотите, я вас провожу?– предложила Юлька, ежась от холодного ветра.

– Да…пожалуй…– Елена Константиновна бросила последний взгляд на могилу мужа и медленно двинулась вслед за прапорщиком, с трудом перебирая ногами. Разговор она начала сама, как и предполагала Лавоченко, даже не пришлось задавать никаких вопросов. Острая боль, засевшая как заноза в груди вместе с бережно лелеемой женской обидой, требовала выхода. Чуйка – город маленький, сплетни разносятся быстро, а, значит и делится с кем-то было опасно своими горестями и переживаниями. Юльке эта ситуация была знакома. в свое время она сама выросла в скромненькой деревушке.