Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

- Нет, такой цветок не может стоять в банке. Лучше я оставлю его для гербария. - Беру цветок и без сожаления прячу меж листов большой книги: он успел надоесть мне за те три месяца, которые стоял в вазе.

Удар о пол разбившейся капли. Капля упала с капюшона девушки, который она держит в руке. Он спас от дождя волосы, но вся одежда промокла. Там, куда она наступает, остаются влажные следы.

- Вам надо переодеться, - говорю я. - Да, если можно.

- Но у меня нет другой одежды, кроме той, которая на мне.

- Что же делать, мне холодно.

- Если хотите, я дам вам свою рубашку.

- Давайте.

- Идемте, - говорю я , и положив книгу с цветком на стол, направляюсь в соседнюю комнату.

Стук упавшей на пол книги заставляет меня обернуться. Проходя мимо стола, девушка задела книгу, и та упала. Я вижу, как выпадает цветок. Сухой стебель ломается в ее дрожащих пальцах, лепестки осыпаются.

- Ничего страшного, - говорю я. Собираю лепестки, беру сломанный стебель и опять вкладываю в книгу.

- Странная книга, - говорит девушка, с интересом разглядывая толстый том. Он весь белоснежный, и обложка, и страницы, только на корешке стоит черная цифра "20".

- Мне ее подарили девять месяцев назад, в последнюю ночь зимы.

- Девять месяцев?

- Да, ночь в ночь девять месяцев назад было начало. А сегодня конец, говорю я, увидев, что на страницах, между которыми лежал цветок, остался его зелено-синий отпечаток. - Ее уже можно поставить туда, - я убираю книгу на полку, где по порядку стоят точно такие же, с номерами от 1 до 19.

- Идемте, - я провожаю девушку в соседнюю комнату, снимаю рубашку и оставляю ей.

Стук закрывшейся двери. Пока девушка переодевается, я собираю осколки льда и вытираю мокрые следы. Вазу мне сделали из последней весенней сосульки. Все чисто и сухо. Возвращаюсь в спальню. Девушка бросила мокрую одежду на пол, от нее расползается лужа. Сама гостья в моей рубашке стоит перед зеркальной дверцей шкафа.

- Мне не идет белый цвет, - говорит она, разглядывая свое отражение.

- Это цвет траура, он идет только покойникам и новорожденным.

- Тогда почему вы носите белую рубашку?

- У меня сегодня день рождения, мне двадцать.

- Поздравляю, - говорит она и целует. Щекой я чувствую, какие у нее холодные губы.

Стук пульса у нее на запястье.

- У вас холодные руки.

Стук ее сердца.

Ты холодная.

Стук ее шагов. Она идет к камину и разжигает огонь. Она разжигает в вазе камина цветок огня.

Удар о пол упавшего тела. Я вскакиваю с постели и бросаюсь к девушке. Она лежит, запрокинув голову, закатив глаза. В глазницах - одни только снежные белки. Она выдыхает последний вдох. Все.

Удар часов. Последний, двенадцатый удар часов. С календаря падает лист: 30 ноября. Последняя ночь осени, последняя дочь осени ушла. Я беру с кровати свою белую рубашку и закрываю ею лицо девушки. Не видно ни глаз, ни волос. Все белое. Теперь ей идет белый цвет. А за окном белый снег. Зима. Скоро все станет белоснежным, как страницы книги. Книги с номером 21, которую мне подарят ровно через три месяца, 28-го февраля.

Я сажусь перед камином и смотрю в огонь. В последнюю ночь зимы я подумаю: мне надоело это пламя.

14 января, 1995

Вадим Филиппов

Вор

- Дьевка, хдье папа? Дьевка! Гаварьи, или пух-пух! - худой фриц нависал над Верой, махая перед ее лицом пистолетом и источая приторный запах мужского лосьона.

Вера все плотнее вжималась в угол сарая. Единственной ее мечтой было это исчезнуть, испариться. Казалось, этот кошмар не кончится никогда. А фриц орал и орал, пока Вера сама не закричала от беспомощности и страха, и...

И проснулась. Но проснулась уже Вера Степановна, женщина, разменявшая шестой десяток лет. Она еще немного полежала, вглядываясь сквозь полумрак в темный ковер на противоположной стене - такой, до боли, родной и домашний. Глубоко вздохнула, сбрасывая с себя остатки кошмарного сна, и села, стараясь ногой нащупать тапочки. Более сорока лет мучал ее этот сон с завидным постоянством, возвращаясь вновь и вновь.

Ее муж, Ефим Викторович, развалясь на другой стороне кровати, во всю мощь своего горла, раскатисто храпел. Духота в комнате стояла неимоверная. Потому-то и снится всякая гадость.

- Фим, а Фим! Повернись набок-то! Грохочешь на всю квартиру! Да повернись же! Внука разбудишь! Зайковский, ты меня слышишь? По-вер-нись! Вера Степановна тормошила мужа, пока тот, мыча что-то нечленораздельное, не подчинился. Хрюкнув на прощание, он уткнулся носом в стенку и стало тихо. Только древние ходики мирно щелкали на стене.

Степановна встала, накинула халатик, бросила взгляд за окно. А там снег валил, синий в темноте. Женщина улыбнулась и прошептала:

- Первый снег! Вот Васька-то завтра будет рад-радешенек! Что-то в это году снежок припоздни-и-ился. - Счастливо вздохнув и побрела в туалет.

Сначала заглянула в комнату к внуку. Как он там?