Помогло... Ныряю с семиметровой вышки. За мной ныряет Ниагара. Вода гудит в ушах. Пульс лихорадит за сто. Бум... Давление -камень на груди ... и тяга ... тянут за голову и ноги. В разные стороны. Желудок судорожно дергается в спазмах. Еще. И ЕЩЕ...
Свобода! Глотаю воздух воспаленными губами. Утираю сопли. Умываюсь. Холодная вода успокаивает и растворяет слезы. Делаю несколько быстрых глотков. Теперь в желудке есть новый заряд. Для очистки.
Прыжок повторяю снова и снова.
Наверное, прошел час. Может быть два. Трудно думать. Устал до смерти. Чуть живой. Выхожу из ванной и иду спать. Но застываю перед входом в комнату. Глаза давно привыкли к темноте и это не обман зрения. Мила спит. Андрюша спит... И только его рука вяло копошится под одеялом в области тела спящей королевы смеха. Она спит... Но она согласна, чтобы ее трогали!
Пошло! Почему-то пошло!
Я просто стою и смотрю. Меня не замечают. А я смотрю. Весь разбитый. Помятый в неравном поединке со своим здоровьем. Контуженный и больной. Но с эрегирующим членом.
Я не животное. Я просто человек.
Долго падаю в никуда. Сон, как отвар из ромашки.
Утро. Я лежу на диване, вымотанный, как грузчик после бессонной ночи.
Андрюша сидит за столом. Рядом полная рюмка. С усмешкой смотрит на меня.
-- Ну как, Экш? Здоровье не хочешь поправить?
-- Да пошел ты!
-- Ну как хочешь. А я выпью. А то во рту сто пятьдесят мышей насрали.
Выпивает и морщится. Хорошее лекарство всегда горькое. Хватает ломтик сыра и кидает его в рот.
-- Ну вот, гораздо лучше. Экш! Что ты такой, как сама смерть? Скрюченный стручок. Ты чо? Правда выпить не хочешь?
-- Слушай, Андрюша, отстань ты от меня. Без тебя тошно.
Входит Мила и Катенька.
-- Смотри на него, -- обращается к ним Андрюша. -- Пить не хочет. У самого на лбу пацифик, пить не хочет.
-- Какой пацифик? -- удивленная Катя.
-- Да глянь на его лоб!
Все смотрят. Потом начинают смеяться. Один за другим. Потом все вместе.
Я смотрю на них, как на идиотов и не могу понять, почему они смеются. Что такое они увидели? Встаю и еду к зеркалу в прихожей. Разглядываю свой лоб. Ухмыляюсь. Затем смеюсь. Ржу. Давлюсь от смеха.
-- Ну ты гад, Андрюха! Ну ты скотина!
От давления на моем лбу вздулась вена. Ветвящееся как река с притоками на географической карте. Как куриная лапка. Похожая на знак пацифистов.
Сложившись от хохота в двое едва-едва добираюсь до кровати и плюхаюсь на нее. Смех рвется через губы. Даже больно. Кровь стучит в висках. Наконец смех начинает утихать. И ни какой обиды. У меня на него. Он рожден, чтобы подкалывать людей, но так, чтобы ни кто не ушел обиженным...
Хочется курить. Залезаю в карман брюк. Достаю пачку. Пуста. Ни хрена. Вот в падлу!
-- Андрюш! У тебя курить есть?
-- Опух что ли? Я весь вечер у тебя стрелял.
-- Митька где?
-- Жрет, анафема, на кухне. Весь салат, что остался с вечера сожрал. И корытце с окороками.
-- Ну в этом то я ему еще вчера подмогнул.
-- С них и блевал...
-- С чего ты взял, что я блевал?
-- Да ладно, Экш! Я аж проснулся, когда ты в ванной ежиков пугал.
Ну гад! А мне то как стыдно. Стыдно. Хоть под стол лезь.
Входит Митя. Слава богу! Можно выйти из положения.
-- Мить, дай сигаретку.
-- Киски съели.
-- Что?
-- Нет, говорю.
-- Что?! Вообще нет?
-- И вообще и в частности.
-- Вот, блин! Что делать то будем?
-- Ты что? Первый день как родился? -- усмехнулся Андрюша. -- Для таких случаев и строят лестничные площадки. Пойдем, Митя. Бычар пошукаем.
Я не очень понял о чем он. Но промолчал, чтобы не быть в дураках. К тому же в голове завывает, как метель в вьюжную ночь.
-- Иди один, -- нехотя отозвался Митя.
-- Ты чего? Курить не хочешь?
-- Хочу.
-- Ну тогда пойдем.
Идут к входной двери. Одевают ботинки на носки с грязными пятками от пролитого вина и раздавленного зеленого горошка.
-- Катрин! Иди сделай, чтобы дверь не закрывалась. Мы сейчас придем.
-- Когда вернетесь -- тогда позвоните.
-- Ну и хрен с тобой. Пойдем! -- уже обращаясь к Мити.
Уходят.
Я лежу и смотрю в потолок. Он как старый снег. Спекшийся и грязный.
-- Экш! У тебя глаза ввалились. Как ты себя чувствуешь? -Мила смотрит на меня, склонив голову немного на бок.
-- Дерьвомо. Ну неужели это не заметно? -- вспылил я. Всегда раздражаюсь из-за пустяков.
-- Тебе плохо, да? -- Катя.
-- Я же сказал -- не плохо, а дерьмово.
-- Тебе не надо было пить вчера так много.
-- Я и не пил ... много.
Мила что-то хотела сказать, но осеклась. Осеклась, словно побоялось обжечься... Я же такой вспыльчивый, когда мне плохо (дерьмово).
Они уплыли и оставили меня одного. Теперь стало еще хуже. Закрыл глаза и стал считать до десяти. Раз, два, три... Эй, Экш, наливай! Четыре, пять... Да ты тут самый трезвый!.. шесть, семь, восемь... Смотри не проблюйся! Смотри! Ты слышишь меня? Ты! Рой голосов в голове взорвал мое терпение. Я встал и подошел к стеклянной балконной двери. Несколько кирпичных домов и густой туман. Такой густой, что не видно телебашню, которая совсем рядом. Только тень. Может быть просто рябит в глазах. Покурить бы сейчас.
Звонок в дверь. Катя прибежала из кухни и открыла. Ввалились веселые кладоискатели.