Литовские народные сказки

Беги, конек вороной,
Через пустые места,
Через ямы.
Возвращаясь, в море умойся.

К 2.2.1.1. / AT 451А. Деревня Куршяй, уезд Рагайне (бывшая Восточная Пруссия). Зал. Марольдас (1856). BsLPĮ 1 14.

См. № 93.

96. [Чудесный ребенок]

Три сестрицы стирали в пруду. Шел мимо мальчик. Одна говорит:

— Если бы этот мальчик на мне женился, так я одним ломтем хлеба всю семью накормила бы.

А вторая говорит:

— А я одним аршином ткани всю семью одела бы.

А третья говорит:

— А я бы родила такого ребенка, какого не бывало на свете.

Мальчик услышал и женился на той, которая родит ребенка. Ну, ему надо идти в солдаты. Он ушел, а ее оставил. И она родила этого ребенка: солнце было во лбу, луна — на затылке, а весь в звездах тот младенец. Потом, знаешь, она и думает, что делать, как весть послать? Она отправляет слугу, бумаги делает, записывает ему.

Он [слуга] идет до вечера, подходит к избушке и просится на ночлег. Он просится на ночлег, а эту бумагу кладет на стол. И он говорит, куда он идет, к какому королю. А эта ведьма забирает бумагу и пишет, что новорожденный — половина собаки, половина кошки. А тот человек не умеет читать, он берет эту бумагу и идет. Ну, он опять подходит к избушке, заходит на ночлег и снова кладет бумагу на стол и ложится. Ведьма опять пишет, что новорожденный ни кошка, ни собака, ни зверь. Он идет, идет, идет, приходит к королю. Он словами говорит, что новорожденный очень красивый. Король смотрит в бумагу и говорит:

— Какой он ни есть, такой пусть будет, пока я вернусь.

Ну, слуга берет бумагу: «Пускай его кормят, присматривают, пока я вернусь». Теперь он идет, идет, идет — приходит к той же самой избушке и ночует. И ведьма ему пишет, что [король] велел убить [младенца]. Он идет, идет. Так он снова подходит к избушке, в которой ночевал. Он снова кладет бумагу, ложится. И опять ведьма пишет, что [король] велел бросить младенца в хлев, пока он не умрет.

Ну, так слуга приходит домой. Смотрит в бумагу: велено бросать в хлев. Ну, так потом она и не знает, куда девать этого младенца. Она бросает его к гусям:

— Гусюшки, гусюшки, щиплите моего ребеночка!

— Зачем мы будем щипать? Для нас пастушок вырастет.

Она бросает к коровам:

— Коровки, коровки, затопчите моего ребеночка!

— Зачем мы будем топтать? Для нас пастушок вырастет.

На третью ночь она бросила [его] к свиньям:

— Свинушки, свинушки, съешьте моего ребеночка!

— Зачем мы будем есть? Он будет нам пастушком.

Она нигде не находит тех, кто погубил бы ее дитя: все оберегают. Она бросает [его] к овцам. Эти овцы с шерстью, греют. Ребенок лежит — и ничего. Что ей теперь делать? Она делает гробик, кладет для него много одежды, уже как королева кладет много денег, делает стеклянный верх гробика, относит к морю и опускает в воду. Опускает в море. И потом идет нищий, побираясь. Он видит красивый гробик и палочкой достает его. Видит — очень красивое дитя. Он стал растить его. Растил, растил и выкормил того ребенка кое-какими кусочками.

Ну, и дальше, знаешь, возвращается этот король. Король возвращается, варит много пива и ставит две бочки орехов: кто сосчитает эти орехи, тому отдаст поместье.

Тот старик идет туда. Он приводит этого ребенка, прячет его за печку. Никто не может сосчитать орехи. Тот ребенок кричит:

— Я сосчитаю!

— Молчи, ты, запечный!

Опять пан зовет:

— Кто сосчитает эти орехи, тому отдам поместье!

Дитя кричит:

— Я сосчитаю!

Король услышал:

— Иди, считай!

Он выходит, на голове нищенская шапка, оборванный, и говорит: