Литовские повести

Она кладет трубку, а я еще долго стою и слушаю, как негромко тикают часы. Потом поднимаю глаза, обвожу взглядом стены комнаты и неожиданно вижу портрет отца. Как я его не заметил! Отец перед уходом вытащил его из-за шкафа и повесил. Пыль с него стер. Почему он вспомнил о портрете именно сейчас, перед больницей? Правда, я как-то застал отца глядящим на этот портрет. Это было летом, давно уже. Он растерялся, будто застигнутый на месте преступления. Но почему именно сейчас… вчера? Угловатое, костлявое лицо, глубокая морщина на лбу. Отец, созданный мамиными руками.

Почему он повесил этот портрет? Чтоб я не остался один? В такой большой сейчас и такой пустой квартире.

На меня смотрят глаза отца.

Мамины глаза.

И спрашивают у меня: «Чего ты ищешь? К чему стремишься? Что собираешься дать жизни?»

Кажется, моя совесть спрашивает.

Медленно вхожу в свою комнату и беру сумку. Тяжелую сумку с книгами.

Останавливаюсь в прихожей и не смею сделать шаг. Что меня ждет там, за дверью? Сегодня, завтра…

Перевод В. ЧЕПАЙТИСА.

Раймондас Кашаускас ИГРЫ ВЗРОСЛЫХ

Раймондас Кашаускас родился в 1934 г. в деревне Бирикай Тельшяйского района. Окончил историко-филологический факультет Вильнюсского университета. Работал в редакциях журналов «Генис» и «Пяргале», консультантом в Союзе писателей Литвы.

Печатается с 1953 г. В своих произведениях трактует нравственно-этические проблемы недавнего прошлого и современности. Пишет рассказы для детей. Издано несколько сборников рассказов и повестей, роман «Невелики наши грехи» (1975). За повесть «Мотоциклисты» в 1974 г. удостоен премии Комсомола Литвы.

На русском языке вышли книги «Глаза моей матери» («Известия», М., 1973), «Невелики наши грехи» («Молодая гвардия», М., 1979) и другие.

Солнце подняло Бронюса с расшатанной койки. Он подобрал вчерашний окурок, затянулся и немного посидел, свесив ноги. В голове прояснилось, даже что-то блеснуло, будто стеклышко на дороге. Тогда он спустился вниз по скрипучей лестнице, умылся у водокачки, махнул обломком расчески по волосам. Что-то радостно дрогнуло в нем, когда он двинулся по улице к гаражу, где за проволочной оградой стояли мокрые от росы машины. «Доброе утро», — бросил сторожу, у кого-то стрельнул сигаретку, сплюнул на замызганный пол в конторе с засиженной мухами Доской почета, правилами движения автотранспорта, подмигнул в облупленное оконце заспанной диспетчерше с сырыми волосами. Выезжая за ворота, ругнулся — лениво, беззлобно. Кто-то у него внутри еще не выбрался из ночного сна и потихоньку огрызался, когда его тормошили.

Этот кто-то проснулся, когда Бронюс уже был на шоссе. Дорога летела меж растрескавшихся глинистых холмов, взмывала ввысь над равниной. На стрелках, на никелированных частях машины весело плясали солнечные блики. Вот по рельсам катит поезд. Быстро вертятся колеса вагонов, усердно ходят паровозные шатуны. Кто кого — и Бронюс гонит, покуда поезд не скрывается в курчавой массе леса. По утрам у Бронюса настроение хоть куда, он и подбросит, если надо, а когда затормозит, высаживая пассажира, милостиво, точно делает одолжение, примет плату, не считая, сунет в карман.

В лощине длинные строения ферм, водонапорная башня, финские домики с застекленными террасами. Снежными клочьями белеют птицы. Грузовик без тарахтения, с тихим и грозным подвыванием, летит под уклон. Бронюсов глаз схватывает желтую точку, которая близится к шоссе, только гораздо медленней, чем его самосвал. Тут Бронюса одолевает шальная лихость, и он несется вниз, к женщине, а та боится перейти и стоит у дороги, вся облитая солнцем, похожая на желтый цветок. Бронюса так и подмывает выкинуть шутку. То ли пугнуть, то ли покрасоваться. Но женщина — перетянутая черным пояском, в босоножках, с бидончиком молока в руке, с пробором в черных волосах, видна всего миг. Ветром летящей машины раздуло ее платье, песком сыпануло в глаза. Бронюса она скорее всего не видит — глядит против солнца. А он уже взбирается на холм, спешит туда, где дорога обрывается между двух синих стенок леса. Женщина пропадает в глубине круглого зеркальца. Кольнуло грустцой, но тут же он подумал: впереди еще долина, будет еще ферма и будет еще одна женщина у дороги. А ему только и надо что промчаться вихрем, настращать. Будто никакая это не женщина — просто желтый цветок у дороги.