— Но это ты сейчас такой грамотный, а тогда?
— Поджилки, конечно, немного того — тряслись.
Вернулся он домой сам, своими ногами. Родители успели поднять тревогу, и городская милиция на второй день после побега имела данные об Андрее Малахове. Но он всего этого не знал, а пришел потому, что «надоело». Волнуются дома, не волнуются, его совершенно не трогало, и только однажды он мельком подумал о бабушке Анне Егоровне, когда засыпал на жесткой вокзальной скамье. Особенно ругать его дома не стали, отец дал «подщечину», как выразился Андрей, а мать сразу занялась стиркой и чисткой его одежды. О своих приключениях он, конечно, никому ничего не сказал, но две пачки халвы, оставшиеся несъеденными, не выбросил, а по-хозяйски принес домой. Потом я спросил у Зинаиды Ильиничны, почему она не поинтересовалась, откуда у сына халва. «Мне в голову не пришло, — откровенно сказала Малахова. — Принес, ну и принес, слава богу, сам пришел. Я ж не знала в ту пору, что он ворует, а дома Андрей никогда «такого» не позволял».
Это была сущая правда: на всем домашнем словно лежало священное табу, нарушить которое Андрей не рисковал даже в самый расцвет воровской деятельности. Больше того, Зинаида Ильинична иногда нарочно роняла деньги, чтобы воспитать у сына честность, как будто для ее воспитания нужен непременно воровской соблазн с последующим преодолением, и Андрей всегда возвращал найденные рубли, не будучи, как мы знаем, честным человеком. Я терялся в догадках: что это? Осторожность? Боязнь родителей? Негласный договор с ними о соблюдении взаимных интересов? Или случайность? Андрей не мог объяснить феномена и отвечал на вопросы примерно так: «А на фиг мне было воровать дома? Вон сколько «плохо лежит» — бери, еще и другим останется!» Но однажды он рассказал мне историю, не имеющую, казалось бы, отношения к загадочному явлению, однако читатель сам почувствует, что в ней «что-то есть». Совсем еще малышом Андрей как-то взял отцовскую авторучку, чтобы похвастать ею перед детсадовскими ребятами, и вдруг потерял. Узнав об этом, Роман Сергеевич выпорол сына и, когда порол, при каждом ударе приговаривал: «Я в дом несу, а ты из дома тащишь?! В дом неси! В дом неси! В дом неси!» Эти слова, как видно, запали в душу ребенка, коль до сих пор ему помнятся, и превратили в сознании Андрея все «наше» в нечто абсолютно неприкасаемое. Позже, когда он стал воровать почти профессионально, он мог даже думать, что остается «чистым» перед родителями: во-первых, потому, что ничего не берет из дома, и, во-вторых, потому, что как бы несет в дом, сам себя обеспечивая сладостями, мороженым, кино и экономя, таким образом, родительские деньги.
Андрей, мне кажется, если учитывать меркантильный стиль жизни семьи, готов был откровенно таскать домой все наворованное для общего пользования, будь он уверен, что родители никогда не зададут ему лишних вопросов. Как не задали, положим, в связи со злополучной халвой.
— Роман Сергеевич, давайте прикинем, как повернулась бы судьба Андрея, если бы вы дознались в ту пору, что он обворовал палатку?
— Что я, следователь, что ли?
— Но вы отец.
— Он тоже не маленький.
— В восемь-то лет? А куда вы, кстати, дели эту халву?
— Куда! Наверное, чай пили, куда ж еще.
— Ну и как? Вкусный был чай?
— Какие-то странные вопросы вы задаете. Вроде бы о сыне печетесь, а на самом деле халва вас больше интересует!
У нас с Романом Сергеевичем всегда было полное взаимопонимание…
— Я буду писать о вас, — сказал я. — Изменить фамилию?
— А как хотите, — ответил Роман Сергеевич. — Я лично славы не боюсь.
Зинаида Ильинична сказала иначе:
— Какая я есть, такая уж есть. Но Андрею еще жить. Может, сам остановится или кто остановит…
V. ДЕТСАД И ШКОЛА
КРУГЛЫЙ СИРОТА. Прежде чем приступить к детсадовской теме, я отправился к специалистам, занимающимся теорией дошкольного воспитания, и задал такой вопрос: «Детсад — это благо или вынужденная необходимость?» Мой интерес не затрагивал практической деятельности какого-нибудь конкретного детского учреждения и тем более всех садов, к которым мы давно и прочно испытываем чувство искренней благодарности за героическую заботу о наших детях. Но поскольку мне предстояло знакомиться с детсадом, в котором прожил до своих шести лет Андрей Малахов, я был намерен подковаться теоретически, а потому и задал вопрос о благе и необходимости.